— Я их, голубков, прямо у метро и снял. Так уж ворковали, так ворковали!
— Что значит «снял», Михаил Самуилович?
— На «мыло» свое щелкнул, элементарно.
— О Боже! Они же тебя наверняка засекли, дурила!
— Так уж и наверняка? Ничего они не заметили. Там толпища такая на выходе, что голубки и ухом не повели. Через двадцать минут ты эти фотки увидишь. И сразу тебе скажу: Евпатий у того агентом, а не наоборот.
А когда я принес из Гостинки готовые фотографии и Глеб пошел совещаться с начальством, не дожидаясь моего возвращения из буфета, его ждал еще один удар. В собеседнике Евпатия Обнорский узнал своего однокашника, а ныне подполковника ФСБ! О воинском звании семинариста можно было только догадываться — занавес!
И после всего этого, после тягостного разговора с Покровским, который был от этих шпионских страстей просто вне себя и собирался вместе со студентами утром же идти к ректору, после всего этого — «Щелкунчик». Долго и сладостно раскланиваться со знакомыми в фойе, представлять жену и жене, выслушивать приятные напутствия, не удержавшись, толкнуться разок-другой за кулисы, а потом сидеть на хорошо знакомых служебных местах справа от сцены и внимать настройке группы виолончелей оркестра! Волшебно, пленительно, без всякой шпиономании — божественно!
Но, глядя на сцену и чувствуя локоть совершенно растаявшей от впечатлений вечера Нонны, я нет-нет да и ловил себя на мыслях суетных: «Как там батька со своим ректором? Неужели они этого квадратного стукача Евпатия рукоположат?» Представляете, думал в Мариинском о рукоположении в сан! Полный бред…
Еще большим бредом все это закончилось. В антракте меня нашел обезумевший от предвкушения успеха Сашка и сказал, что мне уже полчаса названивает отец. Со своим «Щелкунчиком» он вконец спятил, забыл, что я незаконнорожденный и Самуиловичем назван исключительно благодаря платонической любви маменьки к стишкам Маршака! Но я все понял, и мы с Ионной поспешили за кулисы — звонить отцу Евгению. Супружница при этом напряглась и озадачилась, будто предчувствуя неладное со своим фаворитом.
Так оно и вышло — Покровский был в дымину пьян и весело сообщил, что имеет на то полное право.
— Миша, мы теперь больше не служим в семинарии! Теперь там служит отец Евпатий, а меня со студентами за то, что мы возглашали: «Недостоин!», попросили больше не беспокоится.
— Кто недостоин? Этот агент?
— Вот именно! Мы кричали в храме:
«Недостоин!» — но ректор благословил его, а нас назвал бунтовщиками и всех выгнал. Тебя тоже.
Я хоть и слабо, но все-таки понимал, что речь идет о провале миссии отца Евгения, считавшего, что после того, как он расскажет обо всем епископу, тот отложит сегодняшнее рукоположение Евпатия и назначит расследование всей этой истории с «жучками». Наивный!
Ректор о прослушке «во имя порядка» мог просто знать, а к интересу органов старому иерарху и вовсе не привыкать.
Когда я сказал об этом Женьке, Нонка гневно выхватила у меня трубку и принялась убеждать опального батюшку не отчаиваться, мол, истина восторжествует, а такие, как он, редкость и всегда будут страдать. Скоро народ уже стал обращать внимание на эти бурные монологи, а бедная жена моя так разволновалась, что ее пришлось укладывать на диван в свободной гримерке и отпаивать водами. Но было уже поздно, волнение тронуло какой-то рычажок в ее женском организме, Нонка вдруг залепетала, заморщилась, ухватила меня за руку — принялась рожать!
А когда подкатила «скорая», кантовать внучку легендарного матроса Железняка было просто невозможно, надо было принимать нашего ребеночка. Что мы принялись делать прямо в гримерке мариинской примадонны!
Это было представление покруче всех мною виденных: Нонка ломала мои пальцы, подвывала и вскрикивала, помогая себе и оркестру, старалась изо всех сил. Забежавший на эти негармонические звуки Шемякин, которому объяснили, что за кулисами рожают, пришёл в неописуемый восторг. Обалдевший от столь незатейливой премьерной символики, он даже рвался с цветами в гримерку, но его не пустили. А первый крик младенца просто совпал с ликующим финалом Чайковского, и скульптор рванул на сцену вне себя от двойной радости — принимать поздравления.
А в это время мы с акушеркой принимали еще одну Железнячку. Слава Богу, Нонна ограничилась всего двумя дочками! А в гримерку без конца заглядывали артисты, ломились музыканты и художники, но доктор велел впускать только цветы. Их корзинами, охапками и снопами тащили прямо со сцены, и я сидел в этом цветнике совершенно ошеломленный. Пока нас всех не вывезли оттуда домой — к великой радости ничего не подозревавших домочадцев.
Вот так, кое-как родились в России наши девочки, но зато не кое-где, а в самой Мариинке. Да и крестики через пару недель надел на их пухлые шейки не кто-нибудь, а опальный отец Евгений, и не чьи-нибудь крестики, а шемякинские. Слышь, товарищ Исповедник, тебе понравилось?!
ДЕЛО ОБ ОЛИГАРХЕ В ПОСТЕЛИ
Рассказывает Анна Соболина
"Соболина Анна Владимировна, 26 лет, сотрудница архивно-аналитического отдела. Муж — начальник репортерского отдела Владимир Соболин. Исполнительна, неконфликтна, но малоинициативна. Поддерживала внеслужебные контакты с замдиректора Агентства Николаем Повзло, которые прекратились.
В прошлом году неустановленными лицами (вероятно, сотрудниками ФСБ) была предпринята попытка завербовать Соболину".
Из служебной характеристики
— Любовь зла, — Иришка чокнулась со мной бокалом с искрящимся коктейлем, — полюбишь и Повзла!
Я пожалела, что рассказала подругам о своем недавно завершившемся романе с Колей Повзло. У нас с девчонками, так уж повелось, со студенческих лет не было друг от дружки секретов.
Сколько раз мы с Майей выручали Ирку — сочиняли по телефону ее мужу-бизнесмену всяческие небылицы, пока наша красавица крутила шашни с очередным кавалером. Но сейчас меня не радовала наша встреча. Меня раздражали и иронично-высокомерная Иришка, и быстро назюзюкавшаяся Майка… Та вообще сидела с глуповатой улыбкой, подперев подбородок рукой, и, кажется, ничего и никого не слышала.
Группа джигитов, восседавшая за столиком на подиуме чуть поодаль, кидала на нас заинтересованные взгляды.
Больше на Иришку, конечно. Джигиты были одеты с иголочки, их бумажники, наверное, ломились от баксов.
— Ир, дай телефончик — Соболину позвоню, — попросила я подругу. Миниатюрный мобильник, который извлекла Иришка из сумочки, тянул на две мои зарплаты.
— Володя, я с девочками в клубе «Мата Хари». Да-да, с Ирой и Майей, привет тебе от них. Антошку укладывай, меня не жди!…
Соболин воспринял услышанное настолько спокойно, что это меня даже слегка напугало.
После истории с «Белой стрелой» — когда меня чуть не завербовали в эту организацию — у меня целый месяц был депрессняк. Володя вдруг резко стал заботливым и любящим мужем — он таскал меня по врачам и медсестрам, которые кололи мне дорогущие препараты, взял на себя половину хозяйственных дел, сам стал отводить Антошку в садик.