Лихорадка - читать онлайн книгу. Автор: Лорен Де Стефано cтр.№ 36

— Рейн, — отзывается Габриель. — Будь осторожна.

Сиденье перед нами пустует, и Мэдди начинает игру: она перекидывает ноги через спинку и повисает вниз головой, словно летучая мышь. Кажется, это ее развлекает, хоть и не нравится некоторым пассажирам из первого поколения, которые пялятся на нее. Я чувствую, они наложили на Мэдди клеймо. И на меня, и на Габриеля. Из-за нашей молодости. Из-за того, что к нам приближается смерть. Как будто мы виноваты в том, что родились в этом мире.

Тем не менее мне не хочется привлекать к нам внимание, особенно после того, как Вону удалось найти меня в парке аттракционов у мадам.

— Мэдди, — говорю я, — иди сюда, почитаем.

Мы читаем ее потрепанную детскую книжку, а потом брошюрку, лежащую в кармане сиденья перед нами. Мы читаем о том, сколько километров отделяют лучший отель от берега и где можно купить самые хорошие морепродукты. В конце концов это нам тоже надоедает, и мы возвращаемся к книжке. Только на этот раз Мэдди открывает ее на странице с карандашными каракулями. Она неспешно обводит каждую букву по очереди. Г-Р-Е-Й-С Л-О-Т-Т-Н-Е-Р. Потом переворачивает страницу, какое-то время скользит пальцем по рисункам, а затем обводит и вторую надпись. К-Л-Э-Р Л-О-Т-Т-Н-Е-Р. Я смотрю на адрес: дом находится на Манхэттене, всего в нескольких километрах от моего района. Случайное совпадение? Возможно, эта книга подержанная; допустим, Сирень получила ее в подарок от какого-нибудь из клиентов мадам, у которого не оказалось наличных. Бартер за недолгое использование ее тела.

Но я все равно спрашиваю у Мэдди:

— Кто это?

Конечно, она не отвечает.

Автобус только-только остановился, и его тормоза еще визжат. Но я уже расталкиваю Габриеля.

— Мы приехали!

Я тормошу его, словно если мы не побежим от этого автобуса к следующему, то никогда отсюда не выберемся. Следующий автобус довезет нас прямо до Манхэттена. Манхэттен! От этого слова по всем нервам моего тела разбегаются холодные мурашки, вызывая дрожь. Я чувствую, как на затылке волосы становятся дыбом. Не помню, когда я в последний раз испытывала подобное возбуждение.

А еще я стараюсь игнорировать ощущение, примешивающееся к моему радостному восторгу. Какую-то мрачную тревогу, которая не покидала меня весь прошлый год и которая грозит превратить мою радость в смятение, а надежду — в страх.

— Габриель!

Он отмахивается от меня, бормочет:

— Слышу, слышу.

— Прости, — говорю я. — Прости меня. Но нам надо сходить прямо сейчас. Следующий автобус отойдет через десять минут, а это единственный пит-стоп.

— А что такое пит-стоп? — спрашивает он.

Мы уже плетемся по проходу. Габриель зевает, а я с трудом сдерживаю желание подтолкнуть его вперед.

— Не знаю, так мои родители говорили. Привал. Поход в туалет. Быстрый перекус.

Однако еда Габриеля не интересует. Пока мы стоим в ожидании следующего автобуса, мне удается уговорить его выпить немного теплой содовой. Банка трясется в руке Габриеля, и я хватаю его за кисть, чтобы унять эту дрожь.

Хочется верить, что на этом все закончится. А этот легкий тремор вызван остатками наркотика, выходящими из его крови. Я как раз собираюсь предложить выбросить пузырек, по-прежнему лежащий в сумке, но тут приезжает автобус. Он останавливается со скрипучим прерывистым вздохом и открывает нам двери. Я опережаю всех, и к тому моменту, когда Габриель плюхается рядом со мной, уже сижу, зажав кулаки между подергивающимися коленями.

День близится к концу. Салон автобуса залит обжигающим желтым светом, словно мы оказались внутри галогенной лампы. Габриель щурится. Кожа у него бронзовая, тонкие волоски на руке светятся белым. Он проводит ладонью по изгибу подголовника переднего сиденья. Закусывает нижнюю губу — теперь она у него снова нормального розового цвета. Его тонкие темно-каштановые волосы вьются, обрамляя лицо, словно превратились в маленькие копии моих собственных локонов.

Я смотрю, как двигается его ладонь: сначала вдоль края сиденья, потом в отдалении от него. Габриель рисует какие-то узоры, прокладывает маршруты.

— Ты где? — тихо спрашиваю я.

— Плыву по морю, — отвечает он. — Вот тут воды Европы. — Я подаюсь к нему, пристроив подбородок у него на плече, и смотрю. — Вот Северное море, а здесь Германия. — Он ведет пальцем все ниже и ниже. — И Швейцарские Альпы.

Габриель вспоминает атлас Линдена. Я догадываюсь об этом по его мечтательному лицу. Он не во власти наркотиков, а поглощен чем-то захватывающим. Он теряет связь с реальностью. Так бывает и со мной, когда я ухожу в грезы о том, каким прежде был мир и каким он должен быть.

— Я плыву по реке Рейн, — говорит он.

— А я с тобой? — спрашиваю я.

Сосредоточенное выражение покидает его лицо. Он смотрит на меня, и я убираю голову с его плеча.

— Ты повсюду, — отвечает он.

— Потому что Германии больше нет, — добавляю я. — И Швейцарских Альп — тоже.

Только узкие ручейки вместо бывшей большой реки… Габриель верно сказал: повсюду.

Нам не удается поспать. Мэдди, не привыкшая сидеть спокойно, начинает ползать под сиденьями. Точно так же, как в свое время переползала из палатки в палатку в парке аттракционов, крала ягоды, собранные в саду, и кусала клиентов за лодыжки.

Мы с Габриелем не пытаемся ее остановить. Она лишилась матери и молча смирилась с тем, что мы таскаем ее с собой, бесцеремонно будим и часами заставляем прятаться в темноте. У меня создается ощущение, что если бы мы отняли у нее эту единственную безобидную свободу, она закатила бы истерику. И, по правде говоря, я бы ее в этом не винила. Так что раздражение пассажиров меня нисколько не интересует. Впрочем, некоторые ничего против нее не имеют. Они говорят: «Привет, малышка» или «Какая необычная лента», имея в виду кусок туалетной бумаги, который она взяла на автостанции и превратила в довольно жалкий бант для волос.

Мне и самой еле удается сидеть спокойно. Я стараюсь не думать о Манхэттене, ведь тогда поездка покажется еще более долгой. Вместо этого пытаюсь сосредоточиться на открытой Габриелем странице из атласа Линдена. Франция, Люксембург, Бельгия и Нидерланды поднимаются друг над другом, словно ступеньки лестницы, идущей вдоль Ла-Манша и Северного моря. Эти плоские картинки не могут в полной мере отразить все, что когда-то находилось в той части Земли, где сейчас остались лишь волны.

Почему-то от картинок мысли переходят к матери, которая была немного поэтом, немного мечтателем и полностью — ученым. Она носила на серебряной цепочке небольшой деревянный глобус размером с виноградину. Вырезал его мой отец. Когда мама нагибалась, чтобы поцеловать меня на ночь, подвеска раскачивалась и ударялась о мой подбородок.

Я вспоминаю, как поднимались мамины нахмуренные брови, когда она подносила к глазам какой-нибудь сосуд с жидкостью. Она так много работала и была настолько этим увлечена, что порой ее голубые глаза меняли оттенок. Я помню, как беспокоилась о ней, помню о том, что порой она бывала слишком увлеченной или, наоборот, грустной. Что висящий у нее на шее глобус действительно давил на нее грузом всего мира, который она хотела спасти. Помню, как однажды нашла мать сидящей на нижней ступеньке: она молча смотрела на свои открытые ладони, словно они ее подвели.