Из отдушины, пробитой под самым потолком в середине коридора, исходил бледный, чахоточный, мало что дававший свет; обе жилые комнаты были обращены окнами на север, да и тот заслоняла угольно-черная стена. Поэтому Жорж проводил большую часть времени в кухне и только к вечеру заходил в эти комнаты, где почти не было мебели: только кровать, стол, стулья да пластинки; на стенах никаких картин, если не считать репродукции в натуральную величину портрета Сары Бернар кисти Жоржа Кларена, — она висела в самой темной комнате. Он расположился на табурете у окна, выходившего во двор, и осеннее солнце обласкало его, словно в знак утешения за что-то упущенное, или освобождения от чего-то другого, или обещания чего-то третьего, правда, лишь ненадолго.
Он выложил на стол, среди крошек и засохших винных кружков, два грузных тома энциклопедии. Солнечное пятно на его лице наливалось теплом, как зреющая слива. Для начала он поискал в книгах фамилию Вельтман, однако никого с таким именем в этом издании не обнаружил, затем принялся изучать статьи по орнитологии, но тут появилась Вероника.
— Ты уже здесь, — сказала она.
— Нет, — ответил Жорж, — я еще здесь.
— О господи, — вздохнула она.
— Да, это разные вещи, — заметил он, — совершенно разные.
Она исчезла, он закурил сигарету, нежась в теплом столбе света, который движение светила преобразило сначала в конус, заполненный голубоватым дымом, потом медленно и осторожно сузило до луча, а там и вовсе низвело до тоненького острия, высветившего перед тем, как погаснуть, неспешную смену цифр на газовом счетчике. С наступлением полумрака Жорж вышел из дома. И опять стал бродить по улицам, грезя о Женни Вельтман. Она уже поселилась в его памяти образом, светлым воспоминанием — серо-голубым и черно-белым. Он зашагал быстрее. Ему оставалось убить еще целых четыре часа перед вечерним собранием в офисе Бенедетти. И он их убьет.
9
— Нашел ее все-таки, эту дамочку, — рассказывал Бок. — Риперт, ясное дело, обозлился. Он даже сказал мне: берегись этого типа. Но я не понимаю, с какой стати я должен его бояться?
Рядом с ним горела лампа — маленькая прикроватная лампочка под красным стеклянным колпаком, водруженная на продолговатую скульптуру из серого мрамора, чьи бесформенные выпуклости весьма неуклюже отображали неясный замысел автора. Другого освещения в комнате не было. Портьеры были задернуты. Силуэт человека, сидевшего позади Бока, угадывался лишь по отблеску галстучной булавки в виде стрелки, которая мерцала в полумраке, точно какое-то золотистое насекомое.
— Мне-то как раз этот тип нравится, — продолжал Бок, — он слегка напоминает моего дядю. Вид у него такой… нерасчетливый. Хотя мой дядя — тот был очень даже расчетлив, в своем роде. А этот — нет. И все же он почему-то напоминает мне дядю. Я понятно выражаюсь?
Человек, сидевший позади Бока, не ответил. Он лишь чуть шевельнулся на своем месте, и его золотая булавка сверкнула, на миг прочертив в темноте минимальную зенонову дистанцию
[15]
.
— Вы не поверите, он мне даже приснился однажды. Я имею в виду, этот тип. Хотя, строго говоря, это был не он, а оловянный солдатик — с его лицом и в человеческий рост. И в драгунском мундире XVIII века, это я хорошо запомнил. Он стоял неподвижно, как и положено оловянному солдатику. И я тоже ничего не делал, только глядел на него. Хотя нет, кажется, я держал собаку на сворке, да-да, именно собаку, и эта собака спала, лежа на земле, с натянутой своркой. А я все искал, куда бы ее прицепить, эту сворку. И все, больше ничего не помню.
Бок изогнулся, чтобы вытащить из кармана маленькую сигару, закурил и придвинул к себе пепельницу на ножке, с толстой кнопкой, обеспечивающей вращение резервуара. Он дважды или трижды нажал на нее, прежде чем снова заговорить:
— В агентстве-то дела не шибко хороши. Есть несколько договоров, но их надолго не хватит. Если так пойдет дальше, то жди сокращения, как два года назад. И этого типа, умника этого, Бенедетти, конечно, захочет оставить. Так что, может, Риперт и прав. Может, лучше было бы отделаться от него… ну не знаю… короче, отбить у него охоту перебегать нам дорожку. Расквасить ему физиономию, что ли…
— Да, — бросил человек, сидевший позади Бока.
— Вот именно что да, — повторил Бок, — взять и расквасить ему физиономию. Почему бы и нет?
— Верно, — одобрил его собеседник.
— А вообще, зря я так распсиховался, — решил Бок. — И мне уже пора.
— Значит, это соперничество… — начал было человек.
— Да бросьте, — отрезал Бок, — ну я пошел.
Встав с дивана, он вынул из-за пазухи пару теплых мятых купюр. Сидевший также, в свой черед, сменил позу на стоячую.
— Возможно, я не смогу прийти во вторник, — объявил Бок. — Боюсь, мне это не удастся.
— Ладно, — ответил человек, — но наш уговор вы знаете.
— Ну, вы крутой, — сказал Бок.
Человек холодно улыбнулся, идя впереди Бока к двери, затем протянул ему руку, до этого свисавшую вниз, точно слабый, разболтанный рычаг.
— Да, крутой, и вся жизнь у нас крутая, — повторил Бок, протягивая ему свою, влажную.
— Ничего, все обойдется, — сказал человек. — Одна лишняя таблетка, если прихватит, — лучше поутру, сверх обычной нормы, вот и все дела.
Спустя четыре часа Бенедетти, одетый в темный костюм и туфли в мелкую дырочку, сортировал бумаги, одновременно бросая на своих помощников испытующие взгляды поверх очков с полумесяцами стекол. Все молчали. Зазвонил телефон. «Алло? — сказал Бенедетти. — Это я». Пауза. «Вы уверены?» Пауза. «И давно?» Пауза. «Понятно. Это ужасно. Я постараюсь… спасибо, я зайду вечером». Пауза. «Да, я постараюсь». Он повесил трубку, еще несколько секунд посидел, держа руку на аппарате, затем отодвинул от себя бумаги и углубился в созерцание пустого пространства письменного стола. Пауза. Наконец он поднял глаза, оглядел подчиненных, одного за другим, вдумчиво покачивая головой, снова придвинул к себе документы и спросил: «Так на чем мы остановились?»
Бок поместил свое яйцеообразное тело на стул, сев на него верхом, лицом к спинке, и опершись подбородком на скрещенные руки; Риперт примостился на батарее отопления, свесив длинные ноги и положив длинные пальцы на колени. Жорж, как всегда отиравшийся у книжного шкафа, сознался, что нисколько не преуспел в расследовании дела о завещании Ферро. «Ничего удивительного, — устало отозвался Бенедетти, — но будем продолжать работу». Потом взял слово Риперт: тыча пальцем в коричневую радугу у себя на лбу, он снова поставил вопрос о производственной травме и отгулах; Бенедетти со вздохом нацарапал на бумажке несколько слов и протянул ему. «Спасибо», — сказал Риперт. «Только не злоупотребляйте», — предупредил Бенедетти. Когда настал черед попугая Моргана, Бок объявил, что напал на след в провинции и по этой причине будет во вторник отсутствовать. «Хорошо», — согласился Бенедетти и отрешенно, явно думая о чем-то своем, произнес короткую речь, посвященную налоговым тяготам, трудной доле руководителя и тому, как все это прискорбно; Жорж тем временем перечитывал названия на корешках книг. Все встали, и Бенедетти подошел к нему: