Падчерица Синей Бороды - читать онлайн книгу. Автор: Нина Васина cтр.№ 87

– Красота тут ни при чем, – откликнулся дядя Вова, хирург из Воронежа. – А вся философия – только предлог. Фикция, которая должна хоть как-то поддержать наше существование и защитить его от хаоса. Мышление требует логики, а реальность уродлива и непредсказуема. Вот тебе и все противопоставление порядка и творческих порывов, о которых говорил Шеллинг.

– Мальчики, ну при чем здесь Шеллинг? – интересуется Лена, покосившись в мою сторону.

– При том… При том, что он – нигилист! – вспоминает Харизма. – А нигилизм – это следствие подозрения, что никаких догм и авторитетов не существует!

– Так все сложно, – решила внедриться я, – а Гадамер был герменевтиком, а что для них главное – понимание текстов. Мне Гадамер всегда говорил, что только любовь к тексту может привести к пониманию человека.

– Кто говорил? – не понял дядя Петя, замминистра.

– Гадамер, кореец, – спокойно замечаю я.

– Деточка, это же совсем другая философия, другое время. Кореец, с моей точки зрения, постоянно путал философию и антропологию, он воспринимал мыслящего человека как человека обремененного знаниями, в то время как настоящий немецкий философ Гадамер говорит об истинностных притязаниях, которые вполне живут одним лишь совершенством и предпониманием текста. Вы же, юное создание, впадаете в «герменевтику подозрения», то есть ищете конфликт, противоречие либо малейшее несоответствие вашему представлению, даже не позаботясь проверить психическое здоровье того, кто предоставляет сам текст!

– Другими словами, – подошел ко мне Коржак, – то, что тебе представляется в данный момент абсурдным, ужасным, не поддающимся здоровой логике, на самом деле может быть изложено другим интерпретатором с полнейшим притязанием на истину. Что это значит? Что рассмотрение ситуации только с точки зрения собственного смыслового горизонта должно быть наказуемо, если влечет за собой массовые негативные последствия.

– Давайте музыку слушать! – не выдержала госпожа Лаптева.

Гости поделились на группы.

От отчаяния и ощущения полного бессилия у меня заболела голова.

Коржак позвал меня из угла гостиной.

– Харизма хочет заглотить собственную выдумку, – сказал он, улыбаясь. – «Совершенство принципа», так, кажется?

– Так! – кивнула Харизма. – Нужен горячий шоколад.

Иду на кухню.

– Нужна чашка горячего шоколада.

Плавными жестами фокусника толстый вьетнамец за полминуты намешивает в ковшике над огнем густую горячую бурду.

– Володя, я тебя умоляю, упроси Лену показать ногу! – беспокоится Коржак. – Она ведь только так говорит, что царапина небольшая, судя по количеству окровавленных бинтов, я боюсь, что она проткнула ногу ржавой проволокой.

– И что? Не жалуется? – удивляется хирург из Воронежа.

– Еще неделю назад я везде натыкался на окровавленные бинты, а теперь говорит – все в порядке. Да по количеству крови такое впечатление было, что она пальцы себе оттяпала! Посмотри, я тебя прошу!

– На Лену это не похоже, – замечает Харизма, осторожно принимая из моих рук чашку с шоколадом, который я, как могла, перемешала с рюмкой коньяка. – Она же трезвая падает в обморок от укуса комара! Что, и врачу не показывалась?

– Говорит – показывалась, – пожимает плечами Коржак.

Я перестаю что-либо понимать. И голова раскалывается.

– Если будете осматривать хозяйку, – замечаю я, – посмотрите лучше ее спину. Такое я видела только в кино. «Спартак» называется. Там рабов избивали плетками. А нога у нее в полном порядке, ни царапинки, уж поверьте!

Все замерли. Дядя Вова из Воронежа достает платок и начинает сосредоточенно протирать очки. Харизма задумалась и вдруг расхохоталась.

– Иди на кухню, вымой что-нибудь, – бесцветным голосом приказывает Коржак.

– Если это вы избиваете свою жену плеткой, – я не могу остановиться, хотя Коржак встал, взял меня за руку и начинает тащить из гостиной, – то вас нужно судить! А если она делает это сама в припадке садомазохизма, то ее надо лечить! А нога у нее совершенно здорова, женщина может фиктивными болячками привлекать к себе внимание, если у нее муж полный дуболом! Бросьте руку сейчас же, а то я разозлюсь!

Поздно ночью я пробралась по лестнице вниз и услышала, что в гостиной идет совещание. Ничего не разобрать.

Может быть, сбежать прямо сейчас? Или быстренько обыскать кабинет Коржака, пока они тут заседают?

Не дыша, заглядываю в спальню Лены. Спит, бедняжка, не позвали дурочку на совещание – перепила, как всегда…

Иду в кабинет. Дверь не заперта, пахнет сигаретным дымом и духами, на письменном столе три бокала с остатками «Демократии стрекозы» – судя по плавающим ягодам из варенья. Включаю компьютер, набираю электронный адрес Пенелопы, гоню все подряд, не сводя глаз с двери кабинета. Быстренько осматриваю ящики стола. Проспекты, вырезки из каких-то иностранных журналов, все – о лекарствах. Потрошу мусорную корзину. Ничего интересного. Наугад вынимаю несколько книг с полок, трясу их. Ничего не выпадает, в книгах не оказывается вырезанной ниши для пистолета, за книгами не прячется дверца потайного сейфа, да я просто нюхом чую, что в этом кабинете нет ничего интересного! Выключаю компьютер, закидываю обратно в корзину скомканные бумажки. Осматриваю шкаф у двери. Восемь костюмов, четыре коробки с новой обувью, рубашки, нижнее белье.

А если он прячет секретную документацию в своей спальне или в спальне жены?

Так, стоп, в его спальне даже шкафа нет, мы там убирали вчера с Аделаидой. На открытой железке передвижной стойки висят несколько халатов и пижам. Аделаида говорила, что хозяин большую часть времени проводит у себя в кабинете, там и переодевается.

Была не была!

Иду в спальню Лены.

На осмотр ее огромного гардероба мне хватило получаса. В слабом свете ночника у кровати видно было плохо, я в основном занималась ощупыванием, но ничего интересного не обнаружила. В единственном небольшом чемоданчике оказался набор для выездного парикмахера.

– Он все забрал с собой.

Тихий голос с кровати, от которого я дергаюсь, роняю чемоданчик, на пол вываливаются ножницы, расчески, машинка для стрижки…

– Что забрал?

– Дискеты. Шесть штук. Все забрал с собой. Сказал, что нас ограбили. Обещал найти деньги. Только я ему не верю. Он не оставил адреса, понимаешь. Это как мужчина на ночь – прощается, обещает позвонить, а телефон не спрашивает и своего не называет. Налей на три пальца.

– Кто меня нанял? – я не отдаю бокал, пока Лена не ответит.

– Я.

– Зачем?

– Я хотела тебя увидеть, понять… Что в тебе есть такого, чего нет во мне.

– Увидела?

– Да. Ничего особенного. Года три, пока не заматереешь, он тебя будет обучать наслаждению жизнью, а потом скажет, что жизнь закончена.