Только по вечерам у них высвобождалось время, чтобы поговорить, сидя на веранде дома. О деньгах, о войне, о политике, о женщинах и об акации; они говорили как равные, без ограничений – люди, работающие вместе ради общей цели.
Дирк тихо сидел в тени и слушал. Ему исполнилось пятнадцать, и свою не по годам развитую способность ненавидеть он всю обратил на Майкла. Отношение Шона к Дирку ничуть не изменилось – Дирк попрежнему редко ходил в школу, всюду следовал за Шоном по плантациям и получал свою долю любви и даже строгости, но в отношениях Шона с Майклом он чувствовал угрозу своему благополучию. В силу юности и неопытности он не мог участвовать в вечерних беседах на веранде. Его редкие попытки вступить в разговор встречало снисходительное внимание, а после разговор возобновлялся так, словно Дирк ничего не сказал. И Дирк помалкивал – и в самых мелких и ярких подробностях представлял себе, как будет убивать Майкла. Этим летом в Лайон-Копе происходили постоянные кражи и неожиданные вспышки вандализма, и все они касались Майкла. Исчезли его лучшие сапоги для верховой езды; когда он захотел надеть свой лучший костюм, чтобы пойти на ежемесячные танцы в школе, оказалось, что тот изрезан; его охотничья сука родила четверых щенков, а всего неделю спустя Майкл нашел их мертвыми на соломе в амбаре.
В середине декабря Ада и ее девушки начали готовиться к встрече Рождества 1904 года. Двадцатого к ним в гости из Питермарицбурга приехали Руфь и Буря, и частые отсутствия Шона в Лайон-Копе заметно добавили Майклу работы. В доме на Протеа-стрит царила атмосфера тайны. На долгие обсуждения в личных комнатах Ады Шона не допускали; здесь придумывали свадебное платье, но это была не единственная тайна.
Было еще что-то, отчего все молодые женщины то и дело хихикали и находились в состоянии постоянного возбуждения. Подсматривая и подслушивая, Шон понял, что это как-то связано с рождественским подарком от Руфи. Но у Шона были другие заботы, и главная из них – жестокое соперничество за внимание мисс Бури Фридман. Оружием было огромное количество сластей, которые доставались Буре без ведома Руфи. Пони остался в Питермарицбурге, и Шону ценой умаленного достоинства и пятен травы на коленях приходилось заменять его. А в качестве награды он ежедневно получал приглашение выпить чаю с Бурей и ее куклами.
Любимая кукла Бури была сделана в виде девочки с настоящими волосами и большим, безжизненным фарфоровым лицом.
Буря горько плакала, когда нашла эту куклу с разбитой на мелкие кусочки головой. С помощью Шона она похоронила куклу на заднем дворе Ады, а потом они оборвали в саду все цветы ей на могилу. Дирк мрачно наблюдал за похоронами. Буря полностью примирилась с потерей и так наслаждалась церемонией, что Шону пришлось выкопать куклу и начать все сначала.
Куклу хоронили четыре раза, а по саду Ады словно прошлась туча саранчи.
Глава 73
Рождество для Шона началось рано. Они с Майклом присматривали за забоем десяти больших быков для рабочих-зулусов, потом распределяли плату и подарки. Каждому мужчине – штаны и куртку цвета хаки, каждой из их жен – по две горсти цветных бус. Было много пения и смеха. Мбежане, по такому случаю вставший с постели, произнес речь глубокого драматического содержания. Неспособный прыгать на своих еще неполностью заживших ногах, он потрясал копьями и выкрикивал вопросы:
– Бил ли он вас?
– Ай-бхо! – хором звучал отрицательный ответ.
– Кормил ли он вас?
– Ихе-бхо! – Взрывное утверждение.
– Есть ли золото в ваших карманах?
– Ихе-бхо!
– Он ваш отец?
– Он наш отец!
Не следует все это воспринимать буквально, улыбался Шон. Он вышел вперед, чтобы получить большой глиняный сосуд с просяным пивом, который поднесла ему старшая жена Мбежане. Делом чести было осушить этот сосуд, не отрывая губ от края, и Шон, а потом и Майкл такой подвиг совершили. Потом они поднялись в поджидавшую их коляску, Мбежане взял вожжи – Дирк сидел с ним рядом – и отвез их в Ледибург.
После первых приветствий и пожеланий Руфь в сопровождении всех собравшихся отвела Шона на задний двор. Здесь стоял большой предмет, накрытый брезентом; брезент с церемониями сняли, и Шон уставился на подарок Руфи.
Блестит свежая краска, все металлические детали начищены, кожаная обивка лоснится – сверкая на солнце, перед Шоном стоял автомобиль. На осях больших металлических колес буква U, а под фигурой на радиаторе слова «Роллс-ройс».
Шон видел в Йоханнесбурге такие чертовски красивые машины, и они вызывали у него тревогу.
– Руфь, дорогая, не знаю, как и благодарить тебя.
И он крепко поцеловал ее, чтобы отсрочить приближение к железному чудовищу.
– Нравится?
– Нравится? Да ничего замечательней я в жизни не видел!
Краем глаза Шон с облегчением заметил, что вмешался Майкл. Как единственный механик среди присутствующих, он уселся за руль и что-то авторитетно объяснял собравшимся.
– Садись! – приказала Руфь.
– Позволь мне сначала разглядеть его.
Держа Руфь под руку, Шон обошел автомобиль, не приближаясь к нему больше чем на несколько шагов. Большие фары злобно взглянули на него, и Шон отвел глаза. Его тревога быстро превратилась в настоящий страх, когда он понял, что ему придется не только ездить в этом чудовище, но и управлять им.
Неспособный больше откладывать, он подошел и погладил кузов.
– Привет! – мрачно сказал он машине. Неприрученному животному нужно с первой минуты показать, кто хозяин.
– Садись!
Майкл все еще оставался за рулем, поэтому Шон послушался, усадил Руфь в середину переднего сиденья, а сам сел ближе к дверце. На коленях у Руфи подпрыгивала и визжала от возбуждения Буря. Задержка, во время которой Майкл сверялся с инструкцией, не прибавила Шону уверенности.
– Руфь, не стоит ли оставить Бурю – только на первый раз?
– О, она нисколько не мешает. – Руфь с добродушной насмешкой посмотрела на него и улыбнулась. – Дорогой, это совершенно безопасно.
Несмотря на ее уверения, Шон застыл от ужаса, когда мотор наконец ожил и взревел, и потом все время их триумфального проезда по улицам Ледибурга сидел неподвижно, глядя прямо перед собой. Вдоль дороги стояли жители и слуги и удивленно и радостно приветствовали их.
Наконец они вернулись на Протеа-стрит, Майкл остановил машину перед домом, и Шон вышел из нее, как человек, очнувшийся от кошмара. Он решительно запретил поездку на машине в церковь, заявив, что это неуважение и дурной вкус. Преподобный Смайли был удивлен и обрадован тем, что Шон просидел всю службу не заснув, и встревоженное выражение его лица посчитал проснувшимся страхом за душу.
После церкви Майкл отправился в Тёнис-крааль на рождественский обед с родителями, но потом вернулся, чтобы начать обучение Шона. Все население Ледибурга наблюдало, как Шон и Майкл медленно объехали квартал. К вечеру Майкл решил, что Шон может вести машину самостоятельно, и вышел из нее.