– Ты хорошо себя вел, брат, – прошептал Мозес, когда их с Хендриком вели вдоль ряда тростниковых хижин. – Когда встречают голодную белую гиену, не кладут руку ей в пасть.
Хендрик ничего не ответил.
Им повезло: партия была почти готова, триста черных уже собрались и ждали за хижинами у проволочной ограды, некоторые провели здесь десять дней. Теперь начинался новый этап их пути. Хендрику и Мозесу не пришлось долго ждать. Той же ночью к ветке, проходящей рядом с лагерем, подогнали три железнодорожных вагона и еще до рассвета надсмотрщики разбудили рабочих.
– Собирайте свои вещи. Shayile! Настал час! Паровоз ждет, чтобы увезти вас в голди – дом золота.
Они снова построились и откликались на свои имена во время переклички. Потом их отвели к ждавшим вагонам.
Там командовал другой белый. Высокий, загорелый, рукава рубашки защитного цвета высоко закатаны и обнажают мускулистые руки, светлые волосы выбиваются из-под бесформенной шляпы, надвинутой на лоб. Черты у него были плоские, славянские; кривые, пятнистые от табачного дыма зубы, а глаза светло-голубые, туманные; он все время по-идиотски улыбался и цыкал дуплистым зубом. С его запястья свисала на ремне плеть, и время от времени он без видимой причины стегал заостренным концом рукоятки этой плети из кожи гиппопотама по босым ногам одного из тех, кто проходил перед ним; этот небрежный привычный жест был рожден скукой и презрением, а вовсе не намеренной жестокостью, но хотя удары были легкие, они жгли, как укус осы, и жертва ахала, подпрыгивала и проворно поднималась по лестнице в вагон.
Хендрик поравнялся с ним, и губы надсмотрщика раздвинулись, обнажив гнилые зубы: белый улыбнулся еще шире. Управляющий лагерем показывал ему рослого овамбо.
– Этот плохой, – предупредил он. – Следи за ним. Не позволяй выйти из повиновения.
И надсмотрщик нацелил удар на тонкую кожу под коленом Хендрика.
– Че-ча! – приказал он. – Быстрей!
Хлыст обвился вокруг ноги Хендрика. Кожу он не разорвал: надсмотрщик был опытным человеком, но на темной бархатной коже сразу вспух пурпурный рубец.
Хендрик застыл на месте, ступив другой ногой на первую перекладину лестницы, ухватившись за перила свободной рукой, а другой придерживая на плече сверток с вещами; он медленно повернул голову и посмотрел прямо в светло-голубые глаза надсмотрщика.
– Да! – негромко подбодрил надсмотрщик, и впервые в его глазах блеснула искорка интереса. Он слегка изменил позу, прочнее встав на ноги.
– Да! – повторил он. Ему хотелось обработать этого рослого черного ублюдка прямо здесь, перед всеми. Им предстояло провести в этих вагонах пять дней, пять жарких дней почти без питья, и нервы у людей будут на пределе. Ему всегда нравилось устроить «торжественную порку» в самом начале пути. Нужен был всего один урок, чтобы уберечься от многих неприятностей в будущем, если урок дать при посадке. Чтобы все поняли, чего ожидать, если им вздумается причинять неприятности. На его памяти после такого урока воцарялась тишь да гладь.
– Давай, каффир.
Надсмотрщик еще больше понизил голос, делая оскорбление более личным и сильным. Он наслаждался этой частью своей работы и был в ней очень хорош. Этот высокомерный черный ублюдок никуда не поедет, когда он с ним покончит. С переломанными ребрами и разбитой челюстью он ни на что не будет годен.
Но Хендрик оказался чересчур проворным. Одним движением он взлетел по лестнице и оказался в вагоне, а надсмотрщик остался стоять на платформе, напряженный, готовый к нападению, сжимая в руке плеть, чтобы вогнать конец рукояти в горло Хендрика, когда тот бросится вперед.
Действия Хендрика застали его врасплох, и, нацеливая сильный удар по ногам Хендрика, когда тот поднимался по лестнице, он запоздал на целых полсекунды. Хлыст просвистел в воздухе.
Мозес, поднимаясь за братом, видел убийственную злобу на лице надсмотрщика.
– Еще не все, – предупредил он Хендрика, когда они размещали свои тюки на полках наверху и усаживались на жесткие деревянные скамьи, идущие вдоль всего вагона. – Он еще придет за тобой.
В середине утра три вагона увели с ветки и присоединили к длинному составу из товарных вагонов. Последовало несколько часов сцеплений, расцеплений, передвижений и ложных стартов и наконец поезд медленно поднялся на холмы и двинулся на юг.
В разгар дня поезд на полчаса остановился на маленькой станции, и в первый вагон погрузили тележку с едой. Под присмотром светлых глаз белого надсмотрщика два его черных помощника повезли тележку по переполненным вагонам. Каждому завербованному давали небольшую оловянную миску с бобовой похлебкой и кусок кукурузной лепешки.
Когда дошли до Сварта Хендрика, белый оттеснил помощника и взял миску с похлебкой, чтобы самому дать ее Хендрику.
– Надо позаботиться об этом каффире, – громко сказал он. – Нужно, чтобы ему хватало сил для работы в голди.
Он добавил половник похлебки в миску Хендрика и подал ему:
– Бери, каффир.
Но когда Хендрик протянул руку, надсмотрщик нарочно уронил миску на пол. Горячая похлебка залила Хендрику ноги, а надсмотрщик сапогом раздавил кукурузную лепешку. Потом отступил на шаг, держа в руке дубинку, и улыбнулся.
– Эй, неуклюжая черная сволочь, тебе полагается только одна порция. Хочешь есть, слизывай с пола.
Он ждал, что будет, и разочарованно сморщился, когда Хендрик опустил глаза, наклонился и принялся сгребать мешанину и складывать в миску, потом скатал все это в шар, положил в рот и стал жевать.
– Вы, проклятые черномазые, готовы жрать что угодно, даже собственное дерьмо, – рявкнул надсмотрщик и пошел дальше.
Окна вагонов были забраны решетками, двери с обоих концов закрывались снаружи. У надсмотрщика на поясе висела связка ключей, и он старательно запирал за собой все двери. По опыту он знал, что многих новобранцев, как только поездка начнется, охватят дурные предчувствия и они, одолеваемые тоской по дому и страхом перед неизвестностью, попытаются дезертировать и даже прыгать из идущих вагонов. Надсмотрщик делал обходы каждые несколько часов, даже в середине ночи, и останавливался перед Хендриком, нарочно направляя ему в лицо луч фонаря; каждый раз, проходя по вагону, он будил Хендрика.
Ему не надоедали попытки вывести Хендрика из равновесия. Он рассматривал это как вызов, как соревнование. Он знал, что здесь, видел в глазах Хендрика тень воинственности, угрозы, силы – и намеревался выманить все это наружу, чтобы раздавить Хендрика и уничтожить.
– Терпение, брат мой, – шептал Мозес Хендрику. – Сдерживай гнев. Расти его бережно. Пусть растет, пока ты не сможешь пустить его в ход.
С каждым проходящим днем Хендрик все более полагался на советы брата. Мозес был умен и умел убеждать, умел быстро подобрать нужные слова и умел заставить других слушать, что он говорит.
Хендрик день за днем отчетливо видел, как проявляются эти способности брата. Вначале Мозес разговаривал только с теми, кто сидел рядом с ним в жарком душном вагоне. Рассказывал, каким будет место, куда они едут, как будут обращаться с ними белые, чего от них ждут и что будет, если они разочаруют своих новых нанимателей. Черные соседи слушали внимательно, и вскоре те, что сидели дальше, стали наклоняться, чтобы ловить его слова, и негромко просили: