Я - начальник, ты - дурак - читать онлайн книгу. Автор: Александр Щелоков cтр.№ 49

Нашу дивизионную газету «Красный кавалерист» солдаты считали плохой. Сразу несколько человек, отвечавших на вопросы членов комиссии из Политуправления округа, оценили ее одинаково: «А чо в ней хорошего? Бумага толстая, лощеная, цигарку из не скрутить можно, но курить нельзя. Курим только „Правду“, у нее бумага хорошая».

Еще газета была неудобна тем, что имела два грифа: «Из части не выносить», «По прочтении возвращать в политотдел».

Чтобы не возникало трудностей с возвращением газеты издателю, в нашей батарее ее выкладывали на тумбочку дежурного, который следил за теми, кто ее брал и требовал возврата.

Но однажды пачка, которую утром почтальон выложил на тумбочку, мгновенно растаяла и вернуть ни одного экземпляра газеты не удалось. Секрет такой популярности дивизионного издания объяснился довольно быстро и просто. Поверху на первой странице, набранный крупным шрифтом, был набран пламенный призыв:

«ОТЛИЧНОЙ УЕБОЙ ВСТРЕТИМ ВЫБОРЫ В ВЕРХОВНЫЙ СОВЕТ!»

Ошибку заметили, когда газету разнесли по полкам. Тут же последовал приказ: «Собрать и срочно вернуть!»

Только кто вернет газету, ставшую вдруг такой популярной?

В офицерской компании лейтенант читает газету.

— Послушайте, что о нас пишут. Оказывается, больше всех на стороне крутят любовь женатые журналисты, а офицеры — на втором.

— Ерунда, — возражает седой подполковник. — Лично я двадцать пять лет женат и налево не шастал ни разу.

— Вот, — возмущается лейтенант. — Из-за таких как вы, товарищ полковник, армия и оказалась на втором месте.

Где— то в начале пятидесятых годов прошлого века в Даурии ремонтировали одну из казарм, постройки времен русско-японской войны. Сорвали старые истертые половицы и в подпольном пространстве обнаружили груды мусора -старые газеты, пачки бумажных денег времен русской смуты. Нашли и свернутые в тяжелый рулон стенные газеты и «Боевые листки» Даурского погранотряда за двадцатые годы. Общий интерес привлек номер рукописной стенгазеты «Красный пограничник», на которой под заголовком был выведен пламенный призыв:

«НАПРАВИМ ПОЛОВУЮ ЭНЕРГИЮ СОЗНАТЕЛЬНЫХ БОЙЦОВ НА ОХРАНУ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ГРАНИЦЫ»

За внешней игривостью призыва скрывалась серьезная проблема, искренне волновавшая наших предшественников. Автор (видимо кто-то из командиров) подсчитал число самовольных отлучек, совершенных красноармейцами-погранцами за полугодие, и сделал тревожный вывод: огромные силы половой энергии израсходованные несознательными воинами, не приносят должной пользы укреплению границы. Вот, если бы направить на охрану советско-маньчжурской границы все время, растраченное погранцами на девчат, то граница стала бы воистину непроницаемой для контрабандистов, шпионов и диверсантов.

Можно иронизировать над советской эпохой, рассуждать о том, «был ли в те времена секс», но против фактов, как говорят, не попрешь.

И секс был, и любовь, и страдания, связанные с ней. И песни о любви пели, и клялись в вечной верности.

И сколько судеб, сколько карьер сломала людям она, проклятая любовь — трудно даже представить. Чтобы ни говорили сегодня злые языки о временах прошлых, почти забытых, секс стоял в армейских рядах плечом к плечу с выпивкой и разрушить их союза не могли самые строгие нормы морали.

— Товарищи военные, сверим часы. Сейчас по моим 20.00. Для политработников объясняю — это 8 часов вечера. Для прапорщиков и младших офицеров — большая стрелка на 12-ти, маленькая — на 8-ми. Для старших офицеров — 8 имеет форму женщины…

«Аморалка» — сегодня этот термин из лексикона партийных функционеров КПСС уже почти забыт. Ссора коммуниста с женой, попытка оформить развод, неожиданно возникшая любовь к другой женщине — все это на партийном языке охватывалось понятием «аморалка» и позволяло вершить над проштрафившимся коммунистом суд скорый, чаще всего неправый. Нередко обвинение в «аморалке» в руках интриганов становилось удобным средством для того, чтобы убрать с пути соперника или конкурента. Многие из крупных политических дел против тех, кого относили к «врагам народа» не обходилось без того, чтобы туда не попал тезис об «аморалке». И не было у человека средства спасти себя, если «товарищи по партии» решали его утопить. Любитель женской ласки основоположник марксизма Фридрих Энгельс наверняка вылетел бы из Коммунистической партии Советского Союза, как пробка из бутылки шампанского: не любись!

Лишь немногим удавалось избежать строгой партийной кары, как это удалось моему старому и доброму знакомому Рыжову. А дело обстояло так.

В сорок пятом году Василий Васильевич Рыжов, лейтенант войск связи, потерявший под Берлином левую руку, попал в Сарайск в госпиталь на полное излечение. После выписки он решил оттуда не уезжать, тем более, что родные места, побывавшие под оккупацией немцев, были разрушены и выжжены дотла.

Работу Рыжову — коммунисту, фронтовику-инвалиду подобрал райком партии. Василию Васильевичу предложили занять должность начальника районного узла связи, и он предложение принял. Найти жилье в городке оказалось не так уж трудно, тем более что речь шла всего-навсего об «уголке».

Слово «угол» в русском языке в одном из многих своих смыслов обозначает «жилище, пристанище». Выражения «сниму угол» или «снял угол» показывают, что человек ищет или уже нашел себе место для проживания или ночевки, в доме, принадлежащем другому. Угол в разных случаях может быть отдельной квартирой, комнатой в коммунальном жилище или просто раскладушкой, которая ставится в той же комнате, где спит сам ее хозяин.

Рыжову угол достался «с прицепом», хотя он и сам не сразу оценил все плюсы и минусы этого.

Хозяйка, к которой Рыжова привела госпитальная медсестра Вера, была мясистой бабой, живым весом тянувшая килограммов на девяносто шесть — девяносто восемь. Она встретила пришедших, стоя на крыльце одноэтажного частного дома, сунув руки в карманы желтого передника, сшитого из крашеной акрихином бязи.

— Теть Даш, — сказала Вера довольно робко. — Вы вроде жильца искали. Вот лейтенант. Из госпиталя. Будет работать у нас в Сарайске. Может, сдадите ему угол?

Услыхав обращение «тетя Даш» Рыжов сразу вспомнил солдатскую шуточку, которую так любили повторять ротные охальники: «Даша, дашь, а? Да. Ша!». И расплылся в глупой улыбке.

Хозяйка с высоты крыльца оглядела лейтенанта, оценила его, заметила пустой рукав, заправленный под пояс гимнастерки. Кивнула, давая согласие.

— Не будет буянить, угол сдам. Пущай живет.

— Василий Васильевич, — обрадовалась Верочка, — я же говорила. Можете поселяться.

Рыжов, подправил лямку не тяжелой солдатской котомки, переброшенной через здоровое плечо, и вошел в дом.