Греховные радости - читать онлайн книгу. Автор: Пенни Винченци cтр.№ 175

— Н-ну… не знаю. Вы когда-нибудь разыгрывали друг друга? Или делали друг другу смешные подарки, шутили друг с другом, дурачились?

— Н-нет… пожалуй, нет, — ответил Александр.

Он как-то сразу сильно погрустнел и ушел в себя, и Энджи поспешила сменить тему разговора. Да и в любом случае вопрос она задала дурацкий: любому, кто знал Вирджинию, сразу же должно было быть ясно, что способность к подобным развлечениям не входила в число ее талантов. Энджи очень нравилась Вирджиния, она с сочувствием относилась к ней при жизни и искренне горевала, когда та погибла; но при всем этом сама Энджи никогда не хотела бы походить на человека такого типа. Хотя, зная о Вирджинии все то, что она узнала о ней теперь, несколько смешно относиться к ней с сочувствием; пожалуй, зависть была бы в данном случае более подходящим чувством. Все эти ее любовники! Умная, сука. Черт, и как только ей это удалось? И почему она не проявила чуть больше осторожности, почему не подумала о последствиях? Вот что было действительно непостижимо. И чем больше Энджи узнавала Александра, тем сильнее и сильнее заинтриговывала ее эта загадка.

— А как Георгина?

— Хорошо. Через месяц будет дома. — Александр снова повеселел. — Я без нее соскучился. Насколько я понимаю, она хочет опять пригласить сюда погостить Кендрика и Мелиссу. У вас это не вызывает возражений?

— Ничуть, — отозвалась Энджи, которой очень хотелось установить более близкие отношения с детьми Малыша от первого брака; Энджи они казались куда более интересными и покладистыми, чем ее собственные дети. — Конечно, я надеялась, что они смогут остановиться уже в «Ключах», но чем дальше, тем больше я сомневаюсь, что там вообще можно будет жить этим летом.

— В таком случае приезжайте сюда не на день-два, а дольше, — улыбнулся ей Александр. — И с детьми.

— А вы любите детей, да? — осторожно спросила Энджи.

— О да, очень. Мои дети всегда были для меня источником величайшей радости. Я люблю всех детей, в любом возрасте. Даже и самых крошечных, таких как Спайк и Хьюди. Честно говоря, мне бы хотелось, чтобы у меня их было еще больше, как было принято в семьях викторианских времен, но…

— Но что? — почти прошептала Энджи.

Наступило долгое молчание. Александр опять заметно погрустнел и, казалось, был мыслями где-то далеко; потом наконец ответил, тоже очень тихо:

— Не суждено было, так уж вышло. Вирджиния была не совсем… здорова. И мне казалось эгоистичным настаивать на том, чтобы у нас были еще дети. И у меня… у нас… уже был Макс, так что у Хартеста появился наследник. Это было самое главное.

— Ну конечно. Разумеется. — Она посмотрела на Александра. Да, он плотно окружил себя завесой недоговоренностей и неопределенностей, рассчитывать на возможность новых откровений и признаний не приходилось. Энджи взяла его под руку и слегка ускорила шаг.

— Александр, бедняга, вы должны себя чувствовать одиноко.

— Да нет. — Он, улыбаясь, покачал головой. — В определенном смысле, пожалуй. Но у меня есть дом, он мой постоянный друг.

— Не знаю. Я бы про свой дом так никогда не сказала. Мне в друзья нужен кто-то поживее характером.

— Не расстраивайтесь, дорогая. Пройдет открытие банка, и у Малыша появится для вас больше времени. Какие у вас изумительные часы! Знаете, на загородные прогулки их лучше не брать: вдруг потеряете или уроните в грязь.

Энджи взглянула на запястье, где были надеты маленькие часики от Тиффани с бриллиантом и изумрудами; это была самая первая из подаренных ей Малышом драгоценностей, «часы нашего первого тра-ха», как называл их Малыш, она их так с тех пор и носила.

— Ну, — ответила Энджи, — они… — Она запнулась, потом договорила: — Не упадут. У них хороший замок. Очень хороший.

Она чуть было не проговорилась Александру, чуть не призналась ему, что если они и пропадут, так невелика беда. Господи, и как только она могла сказать ему — ну или почти сказать — нечто подобное? Он же считает ее безупречно чистым, приятным, высокоморальным человеком! И что он о ней подумает, если узнает, что эти часики от Тиффани на самом деле — подделка, которую ей сделали в Гонконге всего за один уик-энд, так что настоящие часы она смогла продать, а на вырученные таким образом деньги съездить в крайне желанную (и весьма дорогостоящую) поездку в компании крайне желанного (и весьма дорогостоящего) молодого человека? Как раз тогда, когда Малыш в очередной раз оказался надолго прикован к семье. Тогда этот трюк доставил ей массу удовольствия, исполнить его ничего не стоило, а раскрыть было бы практически невозможно. Малыш абсолютно не разбирался в драгоценностях и сам никогда бы не смог догадаться, что часы, которые она носит, на самом-то деле не настоящие. И это была действительно классная подделка, а не какая-нибудь дешевка, она тогда не пожалела на нее денег. И все-таки иногда, когда Малыш бывал с ней особенно ласков и нежен, когда он вспоминал вдруг об этих часах и о том событии, с которым они были для них обоих связаны, у Энджи возникало ощущение какого-то душевного дискомфорта, очень отдаленно напоминающее совершенно несвойственное ей чувство вины.

Она подняла голову, посмотрела на Александра снизу вверх и, чуть поколебавшись, спросила:

— А вам приходилось когда-нибудь сделать что-то такое, что потом вызывало бы у вас одновременно и гордость, и стыд? Что-то так хитро и тонко задуманное, что потом вам самому не верилось, что вам это удалось?

Александр, 1969–1970

Ему самому не верилось, что ему это удалось. Все оказалось так просто, так легко, а достичь удалось очень многого — всего, на что он так надеялся. А главное, они вполне это заслужили. Все, без исключения. Ему с трудом верилось, что они и вправду могли вести себя подобным образом: с каким-то безудержным эгоизмом, непрерывно используя друг друга, подставляя друг друга, топя друг друга. В общем-то, все это могло бы им и сойти, вполне могло сойти, если бы только они не пытались втягивать и его. Ну, не совсем его, а принадлежащую ему территорию. Его дом. Лондонский дом. Тот самый, которым Малыш со своей любовницей воспользовались без его разрешения, без его ведома. По крайней мере, они полагали, что без его ведома.

На протяжении многих дней после подслушанного им разговора Вирджинии с Малышом он надеялся, что она расскажет ему об этом разговоре, спросит его, не возражает ли он, пусть даже выразит надежду, что он не будет возражать. Но — ничего. Совершенно ничего. Подобное поведение он находил крайне шокирующим. В его глазах ничего не свидетельствовало более убедительным образом о ее полнейшем безразличии к его чувствам — и о ее абсурдном внимании к чувствам брата, — нежели то, что она могла столь явно, вопиюще его обманывать. Он ее так любит, так глубоко и беззаветно любит, и она это знает — и тем не менее злоупотребляет подобным образом и его любовью, и его доверием.

Телефонный разговор между Малышом и Вирджинией о том, что Малыш хотел бы на несколько дней воспользоваться его домом, Александр слушал тогда с чувством нараставшего отвращения; трубку он взял совершенно случайно, услышав раздавшийся в холле звонок; но когда в трубке послышался голос телефонистки, он сразу же понял, кто звонит.