– О боже, Стива, – произнесла она, и ее голос прозвучал необычайно жалобно. – Возьми меня. Пожалуйста. Люби меня!
Постель им заменила попона, торопливо брошенная поверх нескольких тюков сена. Ложе было грубым и не особенно удобным, но в пылу страсти они этого не почувствовали. Они занимались любовью быстро и без разговоров, почти не раздеваясь. И также быстро они оделись, оба испуганные, вовсе не нуждающиеся в напоминании о том, что их могут обнаружить. Поспешно одеваясь, Лана все же начала напевать какую-то мелодию.
– Что это? – спросил Меткалф.
– Что – что?
– Эта песня. Такое впечатление, что я ее уже слышал.
Светлана рассмеялась.
– Comme ils utaient forts tes bras qui m'embrassaient – какие сильные у тебя руки, когда ты обнимаешь меня. Почему-то она мне запомнилась.
– Милая песенка. Так мы встретимся завтра вечером?
– Да, конечно. Почему бы и нет?
– Рудольф… он ничего не заподозрит?
– Умоляю тебя! – недовольно воскликнула Светлана. – Я почувствовала себя счастливой впервые за долгое-долгое время. Ну зачем тебе понадобилось упоминать о нем?
– Что тебя с ним связывает? Я же знаю, что ты его не любишь. Я не понимаю.
– Ты очень многого не понимаешь, Стива.
– Расскажи, – потребовал он, накрывая ее маленькую ручку ладонью.
Она закусила нижнюю губу.
– У меня не было никакого выбора.
– Никакого выбора? Миленькая, выбор есть всегда.
Она медленно и печально покачала головой, и слезы снова навернулись ей на глаза.
– Только не для пленницы, дорогой мой. Не в том случае, когда ты заложник.
– Что ты такое говоришь? Как это может быть?
– Это из-за отца. Он знает, как я люблю отца, знает, что я на все пойду, чтобы защитить его.
– Фон Шюсслер чем-то угрожает твоему отцу?
– Нет, ничего открытого. Он… у него есть документ. Клочок бумаги, которым можно убить моего отца. Отправить моего отца на казнь, а меня – в тюрьму.
– Лана, что за черто…
– Подожди, послушай. Прошу тебя, просто слушай. – Она взяла его ладонь двумя руками и крепко стиснула. – Тебе известно имя генерала Красной Армии Михаила Николаевича Тухачевского, знаменитого героя революции?
– Да, я слышал это имя.
– Он защищал Москву в 1918 году, захватил Сибирь в 1920-м. Прославленный и полностью лояльный военный деятель. Начальник штаба Красной Армии. И он был старым другом моего отца. Несколько раз мы обедали у него дома с его близкими. Мой отец преклонялся перед ним. Дома он всегда держал на самом видном месте, на пианино, фотографию, где он вместе с Тухачевским. – Она сделала паузу и набрала в грудь воздуха, как будто собиралась с силами. – Однажды ночью, я запомнила, это было три года назад, седьмого мая тридцать седьмого года, я уже спала, когда услышала звонок в дверь. Я подумала, что это, наверно, чья-то глупая шутка, развлекается какой-нибудь хулиган или пьяный, так что я повернулась на другой бок и накрыла голову подушкой. Звонок не прекращался. Я посмотрела на часы. Шел первый час ночи. Наконец звонок умолк, и я смогла снова заснуть. У меня на следующий день был трудный спектакль – «Спящая красавица».
Прошло, наверно, не больше часа, когда я снова проснулась, на сей раз от громких голосов. Один из них принадлежал моему отцу. Я встала с кровати и прислушалась. Разговаривали в кабинете отца. Он, казалось, спорил с кем – то. Я побежала к кабинету, но остановилась возле приоткрытой двери. Да, там был отец, одетый в пижаму, и он что-то очень возбужденно говорил Тухачевскому. Моей первой мыслью было, что маршал Тухачевский нагрубил отцу, и я страшно разозлилась. Я стояла там и подслушивала. Но скоро поняла, что отец бранил вовсе не Тухачевского. Он был очень сердит, даже разъярен – я таким никогда еще его не видела, – но сердился не на своего друга Михаила Николаевича. Его разгневал Сталин. А Тухачевский, похоже, совсем не сердился. Он говорил печально, чуть ли не жалобно.
Я немного высунулась из-за угла, чтобы получше их рассмотреть, и с изумлением заметила, что волосы Тухачевского поседели. Я видела его всего за две недели до этого дня, и тогда у него не было и намека на седину. Очевидно, с ним случилось что-то ужасное. Я снова спряталась, чтобы они меня не заметили. Я знала, что если они заметят меня, то сразу умолкнут. А у меня возникло ощущение, что тема их разговора настолько серьезна, настолько опасна, что отец никогда не станет обсуждать это при мне. Ты же знаешь, он всегда старался оградить меня от всех опасностей и трудностей на свете.
– Не потому, что он не уважает тебя, дуся, а потому, что любит тебя.
– Да. Я наконец-то это поняла, хотя много лет меня ужасно бесило, что он обращается со мной, как с маленьким ребенком. Так вот, я слушала, как Тухачевский рассказывал моему отцу, что Сталин и его НКВД раскрыли огромный заговор в армии. Сказал, что НКВД следит за ним по прямому приказу Сталина. Прошел слух, что Сталин имеет веские доказательства участия множества высших военных командиров в тайном заговоре – заговоре с участием немецкого верховного командования, цель которого – государственный переворот против Сталина. И Тухачевский – один из заговорщиков!
– Это же безумие.
– Кто знает? Я правды не знаю. Я знаю, что, когда они с отцом говорили наедине, они оба соглашались, что Сталин опасный человек. – Она понизила голос до шепота. – Мой отец ненавидит Сталина. Это я знаю точно. Он не позволяет даже произносить имя Сталина в нашем доме. О, на людях он участвует во всех тостах в честь Генерального секретаря. Он хвалит Сталина до небес, когда его слушают другие. Он не глуп. Но он ненавидит этого человека. И Тухачевский ненавидел тоже.
– А что же были за «веские доказательства», которыми располагал Сталин? Их хоть когда-нибудь обнародовали?
– Никогда. Но слухи ходили. Было досье, которое, очевидно, передала НКВД в Праге чешская разведка. А в досье были письма, написанные этими советскими командирами и адресованные их немецким коллегам, письма с предложениями оказать поддержку в свержении Сталина. Проверили подписи, печати, все. Одно из писем было собственноручно подписано маршалом Тухачевским.
– Он написал такое письмо?
– Конечно, он отрицал это. Но ему сказали, что это неважно. Он был уверен в том, что его арестуют вместе со всеми остальными.
– И в ту ночь он пришел предупредить твоего отца?
– Это, возможно, было одной из причин его прихода. Отец посоветовал ему написать письмо лично Сталину, чтобы разрешить это недоразумение. Тухачевский сказал, что он уже написал, но не получил ответа. Сказал он, что его дни сочтены, и боялся не столько за свою жизнь, сколько за своих родных. Он впал в совершенное отчаяние.
Наутро я спросила отца, кто это приходил к нам так поздно ночью. Он, конечно, ничего не сказал. Только объявил, что это не моего ума дело. Но я заметила, что фотография, где он вместе с Тухачевским, исчезла. Позже я нашла ее в глубине ящика стола, завернутую в газету. А через несколько дней Тухачевского и еще семерых высших военных чинов арестовали. Суд был закрытый – он продолжался всего три часа! – и их всех признали виновными в шпионаже и измене родине.