Свой среди чужих. В омуте истины - читать онлайн книгу. Автор: Иван Дорба cтр.№ 60

Александра Петровна посмотрела на меня: как я оцениваю ее рассказ, — и, уловив в моих глазах интерес, продолжала:

— Затворив за ним двери, бедненькая Софа обняла дочь и заплакала. «Неужели все мучения начнутся сначала? Сегодня ночью или завтра явятся за мной? И что делать с Майей?»

Время тянулось мучительно долго. После полуночи не оста­валось уже почти никакой надежды. И она принялась собирать вещи ему и себе. Из анабиоза ее вывел резкий телефонный звонок. Дрожащей рукой она подняла трубку:

— Софа, дорогая, — прозвучал радостно возбужденный голос мужа, — готовь все, что у нас есть, и накрывай, подавай на стол. Мы с Кобой сейчас выезжаем! — И повесил трубку. — «Сошел с ума?—мелькнула первая мысль.—Голос радостный, и кто на Лубянке ему позволит звонить по телефону? Неужто правда? А что я могу подать?..» — Мысли путались, и все же она машинально накрыла ящики парадной скатертью и рас­ставила посуду.

Сквозь окно струились первые проблески веселого апрель­ского утра. Защебетал, усевшись на форточку, воробей. Про­звучала автомобильная сирена. Поднялась соседка и прошла на кухню поставить на плиту чайник. «Сейчас пойдет гулять с собакой, а вернувшись, постучится и, шаря по комнате та­зами, сладким голосом о чем-нибудь спросит. И что ее все так интересует? Сексотом работает, что ли?»

А та, поставив на малый огонь чайник, позвала овчарку и, отворив наружную дверь, обомлела: по лестнице, как ей пона­чалу показалось, несли портрет Сталина. И тут же поняла, что поднимается он сам, отец народов! Схватив за шею овчарку, она кинулась обратно в прихожую и, громко крикнув: «Идет Иосиф Виссарионович!» — шмыгнула вместе с собакой к себе.

У Софы по спине прошел холодок. Потом бросило в жар, и, обернувшись на вставшую, вопреки обыкновению, дочь, велела быстро собрать постель, отнести в ванную и привести себя в порядок:

— К нам большой гость!

И подумала про себя: «Значит, все будет шибко хо! Отлично! Слава тебе, Господи!» — и перекрестилась. Услыхав звонок, пошла открывать дверь.

— Калбатоно Софа, доброго утра! Гастэй прынымаэтэ? — улыбаясь и кивая головой, сказал, на нее поглядывая, Сталин.

За ним следовала свита. Небольшая прихожая заполнилась людьми. Хозяин пригласил гостей в столовую. И вскоре, как по волшебству, на столе появились закуски, вина, бокалы, серебро. А Коба тем временем заглянул в спальню, кухню, познакомился с Майей и, закурив трубку, заключил: «Тэсно живете! Тэсно! — и, повернувшись к Поспелову, вполголоса бросил: — Надо здэлатъ!»

За бокалом «чхавери» речь зашла о «Витязе в тигровой шкуре». Софа, к своему удивлению, узнала, что Вождь и Отец Народов исправил несколько стихов в переводе Нуцубидзе, и очень неплохо, что у него есть и свои собственные стихи и что он интересуется великими восточными поэтами. Часа через два гости уехали, а пьяный от счастья и доброго вина Серго позвонил и рассказал о случившемся мне.

— А что, Нуцубидзе хороший переводчик? Конкурировать с Бальмонтом не так-то просто! — поинтересовался я.

— Что ты! Его рекомендовал, кажется, Лаврентий Павло­вич. Наш сосед. У нас в редакции, кажется, Шенгели, сочинил стихи:

В Гослитиздате, в ректорате

Шум и веселье народово,

То не Бадридзе, Лордкипанидзе,

А Нуцубидзе с переводами.

Слаще, чем халва, перевод Шалва.

Джан-Нуцубидзе великого.

Что пастернаки — дети собаки

Перед лицом солнцеликого.

Мы посмеялись, и она продолжила свой рассказ:

—Прошло несколько дней, положение изменилось. Писате­ли, входя ко мне в кабинет, сначала поворачивались в противо­положный от моего стола угол и громко приветствовали: — Здравствуйте, Сергей Иванович! В ту же неделю были выселены соседи, проживавшие в двухкомнатной квартире, пробита туда дверь. Освободила свою комнату и Зинаида со своей овчаркой. А в анфиладу комнат была привезена мебель. Изменился и Серго Иванович. Глаза стали уверенными, не бегающими, в голосе звучала уверенность, и он прибавил в весе.

Прошло еще какое-то время. Помню, у меня сидели Ауэзов и Соболев. Шла речь об «Абае», «отредактированном»! Мухтар понимал, что иначе роман не увидит свет, понимая свое бессилие и чтобы хоть как-нибудь высказать свой протест, поглядывая то на меня, то на своего «переводчика» Соболева, вдруг заго­ворил на певучий лад: «Коринфский тиран Периандр отправил своего посла к милетскому тирану Эрастибулу, чтобы спросить у него совета, как ему лучше утвердить власть. Тот вывел по­сла за город к зреющей ниве и, беседуя с ним о посторонних вещах, срезал своим острым мечом колосья, поднимавшиеся выше других. И так прошел по всему полю и с тем отпустил посла. Возвратившись к Периандру, посол жаловался, что его отправили за советом к человеку, который портит свое добро. Но Периандр понял мудрый совет Эрастибула и погубил или присудил к изгнанию граждан, возвышавшихся над другими своим умом, влиянием, знатностью. Такая политика неизменно применялась монархами и демократами и давала одинаковый результат: поколения людей становились все ровней, все по­слушней, ограниченней, а количество "зерна" более скудным. Так было в Древней Греции, Вавилоне и Риме... Так редактируют нашего брата и поныне...»

Ауэзову не дал кончить влетевший директор Издательства, который, едва переведя дух, выдавил: «Александра Петровна, вас вызывает Молотов!» Поднявшись к директору, я взяла трубку и назвалась. И тут же услышала голос Вячеслава Ми­хайловича: «Александра Петровна! У вас работает редактором Сергей Иванович Кавтарадзе. Я хочу его взять к себе!» — «То есть как взять?» — не поняла я сразу. «Беру покуда своим за­местителем!» — «Когда его к вам прислать?» — «Пусть сейчас и приезжает!..»

Так «ныне расстрелянный враг народа С.И. Кавтарадзе» преподнес Издательству еще один сюрприз!

«Альмаро» набирался сил. Спустя два-три месяца Алек­сандра Петровна стала выводить меня в свет. И я не посрамил ее. Первый же визит к Игнатьевым увенчался успехом — я покорил их моим французским, поведением за столом, и т.д. и т.н. Впоследствии мы стали друзьями. Круг знакомых ширился исподволь, вначале редакторы. Надо сказать, что в ту пору это были люди высокой квалификации, такие как, скажем, Георгий Аркадьевич Шенгели, возглавлявший в двадцатые годы поэтов Москвы и снятый с поста пред­седателя за критику Маяковского, или нашумевший потом своим романом за границей Вениамин, ставший Валерием, Тарсис — личный осведомитель Берии... Юдкевич, Кульма- нова, Цинговатова...

1948 год — начало моей литературной деятельности (а зна­чит, и московская прописка — все должно было сделано так, чтобы комар и носа не подточил!), слабенькие рецензии на поступавшие в редакцию рукописи, разумеется, внутренние, сделанные при подсказке Александры Петровны...

Невольно приходят на ум мемуары жены известного писа­теля Берды Мурадовича Кербабаева. Волею судьбы она бежала из стамбульского гарема свергнутого султана Абдул-Гамида. Интереснейший, но далекий от художественного воплощения, документ, так никогда и не увидевший свет.