Золотая кровь - читать онлайн книгу. Автор: Люциус Шепард cтр.№ 40

Убедившись, что в комнатах никого нет, он выпустил бродяг и, позволив им помародерствовать, велел вернуться туда, где они жили, и держать язык за зубами. Паулину же он оставил при себе и приказал ей присматривать за Жизелью, лежавшей без чувств у нижней ступеньки лестницы, по которой они спустились в тайный кабинет Фелипе, а сам сел за стол Фелипе и принялся изучать его дневники, пытаясь вычитать из них, в каких же пропорциях следует разбавлять средство для защиты от дневного света. По всей видимости, Фелипе не удалось рассчитать точные дозировки и продолжительность их действия, хотя он писал, что, по его мнению, длительное употребление препарата должно создать долговременную невосприимчивость, и Бехайму пришлось прибегнуть к собственным догадкам, исходя из того, что он успел узнать. Переписав рецепт и выудив из заметок все, что можно, он открыл шкафчик, в котором Фелипе хранил снадобье, и лихорадочно, опасаясь, что его застанут, стал разбавлять жидкость водой. Согласно записям Фелипе, Агенор настаивал на испытании вещества – следовательно, вряд ли у Александры или у кого-либо еще оно имеется. Таким образом, чтобы получить его, им придется вторгнуться в святая святых Фелипе. На этот случай Бехайм приготовит им сюрприз. Его не слишком радовала мысль о том, что Александра превратится в головешку под этим нелепым огненным шаром – солнцем, но, в конце концов, она сама придумала или, по крайней мере, выбрала эту игру и втянула его. Конечно, неприятно думать о ее предстоящей гибели, но еще неприятнее – о своей собственной.

Закончив, он сунул три флакона неразбавленного зелья во внутренний карман – этого, по его оценкам, должно было хватить на несколько месяцев. Если дела пойдут плохо, ему, возможно, удастся бежать, и тогда свет не будет для него опасен: ему не хотелось ограничивать себя передвижением только в ночное время. Еще он взял из ящика стола кинжал и поспешил к лестнице, подхватил на руки Жизель и, предводительствуемый Паулиной, направился по темным нехоженым коридорам к сердцу замка. Он шел и думал, пытаясь распутать клубок жестоких интриг, приведший его сюда. Но это было ему не под силу. Единственное, что он знал наверняка, – какие бы личные прихоти и дворцовые козни тут ни сплелись, все они так или иначе подчинены тем спорам, которые нынче велись в Семье. Впервые за все время он подумал: а может быть, тогда, стоя рядом с Агенором и Долорес в большой зале в ночь убийства, он всего лишь, как попугай, вторил своему наставнику? Теперь, оказавшись вне сферы влияния Агенора, он уже не был столь тверд в своих взглядах. Кто знает, что подстерегает их на загадочном Востоке? Быть может, там им грозят неведомые опасности, более губительные для Семьи, чем старые, с которыми они уже знакомы здесь, в Европе. Может быть, Семья могла бы, не покидая привычных мест, измениться, действовать изворотливее, осторожнее, и этого было бы достаточно, чтобы выжить? Хотя, возможно, освоить новую тактику они смогли бы, лишь временно удалившись на Восток. Он понимал, что в конечном счете, вероятно, все решают хитросплетения замысла или игры, которых до конца не понимает никто из них, кроме разве что удивительного существа, аудиенцию у которого он сейчас стремится получить. А может быть, это просто судьба так действует, неизбежный рок, присутствие которого он почувствовал перед встречей с Владом, услышав песнь своей крови, может быть, это неведомый ткач заканчивает свою работу над гобеленом немыслимой величины, вышивая в нижнем его углу свою подпись? Александра была права: он пешка. Но ведь и она пешка, при всей своей хитрости. Самое большое, на что можно было надеяться, – это узнать, одного ли они цвета, продвигаются ли по доске вместе к возможности пройти в ферзи или их поставили друг против друга, заставив сцепиться во второстепенной схватке, не самой важной для исхода всего сражения.

В палаты Патриарха вела галерея, которая заканчивалась потайной дверью. Бехайм уложил Жизель у входа в галерею и встал на колени, вглядываясь в нее, стараясь найти какие-то признаки того, что она приходит в себя. В мерцающем свете факела, который держала Паулина, лицо Жизели лишь казалось чуть румяным, но пульс так и не вошел в ритм, а уголки губ опустились, как будто ей было нестерпимо больно.

– Чем же, черт возьми, он ее опоил? – воскликнул Бехайм, звонко хлопнув ладонью по стене.

– Наверно, настойкой опия, – печально покачала головой Паулина. – У Влада всяких зелий да отрав полно было.

Бехайм раздумывал, не посвятить ли Жизель, как это ни опасно, не воспользоваться ли этой возможностью: может быть, она пройдет этот ритуал и останется в живых? Или же ничего не предпринимать, а уповать на то, что она сама придет в себя? Поколебавшись, он решил все-таки, что время для посвящения не самое подходящее. Вот вернется от Патриарха и посмотрит. Если, конечно, вернется.

Нет смысла размышлять об этом сейчас.

– Жди с ней здесь, – приказал он Паулине. – Наберись терпения, я не знаю, сколько пробуду там.

Она не ответила, но он и без слов не сомневался в ее преданности. Он помнил, каким был сам после того, как его покорил Агенор. Тогда ему было не отвести глаз от старика, он изучил каждое его движение, каждую привычку: как его смех переходит в сиплое прерывистое хихиканье; как иногда он почти по-женски откидывает голову, прежде чем начать говорить; как, погрузившись в научные труды, поддерживает правой рукой локоть левой, которой словно готов в любой миг ухватить суть мысли, вызревающей в его голове и стремящейся наружу. Как когда-то он сам, Паулина была очарована, окончательно пленена им, смотрела на него, не отрывая взгляда, в беспрекословном поклонении.

Он извлек из-за пояса кинжал, захваченный из кабинета, и передал его Паулине.

– Если кто-нибудь из Семьи найдет тебя здесь, убей Жизель, а потом себя. Приказ жестокий, понимаю. Но, поверь мне, это избавит вас обеих от лишних страданий.

Она в безмолвном собачьем обожании смотрела на него сквозь пряди белокурых волос. Его покоробило это выражение бесхитростной преданности, и он понимал, что его раздражает не сама она, а их отношения – такие же были у него с Жизелью. Он вдруг увидел, насколько они просты, незамысловаты, лишены конфликта. Раньше он упивался своим превосходством, но теперь это казалось ему детской забавой. Глядя на них обеих, он понял: да, они ему помогали, но ни та, ни другая – даже Жизель – не были для него столь дороги, как он думал. А вот связь с Александрой, женщиной, к которой он временами испытывал настоящую ненависть и которую он, вероятно, попытается отправить на тот свет, – это была дуэль, она щекотала нервы. Александра распаляла его воображение. Ее загадочная и, несомненно, болезненная одержимость заражала его. С Жизелью и Паулиной он дошел до какой-то окончательной точки в их совместном пути. Он понял, что всеми своими признаниями в любви и верности Жизели только цеплялся за привычное, знакомое, ограждал себя от новой жизни, полной неизвестности. Ему не хотелось полностью признать это, и он говорил себе, что, думая так, пытается смягчить горечь возможной утраты, если Жизель умрет. И все же, готовясь войти в палаты Патриарха, он чувствовал: они расстаются навсегда, и его пугало, что он почти равнодушен, не испытывает мук вины, а любовь его остыла. Его скорее занимало будущее, сулившее ему опасности, а не надежность и безопасность прошлого.