За секунду до выстрела - читать онлайн книгу. Автор: Николай Чергинец cтр.№ 8

— Это почему же?

— Морды мы ихние не видели, даже одежки не запомнили, разглядеть не успели...

— Ну а голос ни у кого из них не показался вам знакомым?

— Голос нет... — И старик как-то странно осекся. Купрейчику снова показалось, что он хотел что-то добавить, но сдержался.

Капитан, внимательно глядя на хозяина, тихо сказал:

— Михаил Михайлович, по-моему, вы что-то недоговариваете, я же вижу. Скажите, что вас смущает, не стесняйтесь.

Они помолчали. Затем Купрейчик продолжал:

— Я же чувствую, что вы не все сказали. Мы уйдем, а вы будете мучиться, переживать, что утаили от нас что-то. Не забывайте, Михаил Михайлович, что эти преступники очень опасны и в любой момент могут напасть на других людей. Имейте в виду еще и то, что им не заказан путь и сюда. Придут опять к вам, что тогда? — Голос у Купрейчика стал более настойчивым. — Решайте, Михаил Михайлович. Сами же потом будете жалеть, что не были откровенны. Вы что, боитесь жены? Вас что-то смущает?

— А чего мне ее бояться? Если понадобится, то найду на нее управу.

Старик поднялся и решительно направился в комнату. Купрейчик пошел следом. Дед рывком открыл дверь и громко сказал:

— А ну, старая, выкладывай начистоту про крест, а то сам скажу. Чего нам бояться? Мы же с тобой не крали его!

Старуха от удивления чуть привстала и почему-то осталась в таком неудобном положении.

— Ты что, сдурел на старости лет? Чего языком мелешь?

— Рассказывай, говорю, Михеевна, а то сам начну. — Он вдруг сердито топнул ногой и грозно приказал: — Ты что, человеческого языка не понимаешь?

Хозяин для устрашения даже кулаки сжал, а Михеевна неожиданно выпрямилась и сунула старику прямо под нос кукиш:

— А фигу тебе через замочную скважину не хочется?

Работники милиции, не выдержав, громко расхохотались.

Старик сказал жене «дура» и повернулся к Купрейчику:

— Рехнулась глупая баба. Видать, мало воспитывал в молодые годы. Сам расскажу.

Он выждал немного, затем небрежно отстранил старуху от лавки и сел.

— Еще задолго до войны подарила мне мать золотой крест. Он ей по наследству достался. Был у нас когда-то в роду поп. Спрятали мы этот крест, решили на черный день припасти. А тут война началась, вскоре немец пришел. Решили мы крест держать на случай, если немцы нас арестовывать будут, чтобы откупиться. Но бог миловал, нас не тронули. В сорок втором у нас на квартире стал жить Вовка Корунов. То ли с плена бежал, то ли из тюрьмы немцы его выпустили, мы точно так и не узнали, умалчивал он об этом. Однажды ему каким-то образом удалось подслушать наш разговор со старухой о кресте. После этого начал я замечать, что в наших вещах кто-то постоянно роется. Чья это работа, гадать не надо было, кроме Корунова, делать это было некому, и мы предложили ему уйти от нас. Вовка перебрался на другую квартиру, и после этого мы его не видели. Однажды — это было уже в сорок четвертом, когда наши пришли, — возвратились мы со старухой с базара домой, а там — настоящий погром: все перевернуто, переворошено. Диву дались, кому понадобилось такой погром устраивать. Стоим и головы ломаем. А тут соседка приходит и говорит: «Видела я, как от вашего дома огородами уходил ваш бывший квартирант Вовка». Тут нам сразу все стало ясно: Вовка этот крест искал.

— В милицию сообщали? — спросил Купрейчик.

— Нет, боялись о кресте говорить.

Старик посмотрел на жену и сказал:

— А дальше ты рассказывай. — И он опять притопнул ногой. — И не ломайся мне тут, как в том девяностом, когда замуж выходила, говори!

Хозяйка смущенно молчала. Старик не выдержал:

— Говори. Не доводи меня до греха своими выкрутасами. Тут люди на службе находятся, ради тебя, старой дуры, сюда пришли, а ты еще из себя фигалку-пигалку строишь. Говори!

Хозяйка зло посмотрела на старика и, тяжело вздохнув, заговорила:

— Три дня назад старик к сапожнику пошел, а я вспомнила, что у нас керосин кончился. Взяла банку и пошла в керосиновую лавку. Прихожу туда, а Гришка Пултас — он керосином торгует и живет недалеко от нас — говорит мне: «Слушай, Михеевна, тут только что тобой и твоим стариком какой-то мужик интересовался. Я его где-то раньше видел, лицо знакомое, но вспомнить так и не могу. Спрашивал, живете ли вы одни или квартирантов держите. С полчаса как ушел».

Купила я керосину и домой пошла. Глядь, а недалеко от нашего дома, по другой стороне улицы, наш бывший квартирант в брезентовом плаще мне навстречу идет. Увидел меня, капюшон почти на глаза опустил и пошел дальше, словно меня не узнал. Екнуло у меня тогда сердце. Я быстрее домой бросилась. Но дома все в порядке оказалось, вскоре и старик пришел. Рассказала я ему, а он тогда сразу же и сказал, что Вовка наверняка на наш крест нацелился, и на всякий случай перепрятал его из дома в сарай.

— А вы у керосинщика не спрашивали, как был одет тот мужчина? — спросил Мочалов.

— Нет. Не подумала я тогда об этом.

Мочалов взглянул на хозяина:

— Ну, и что дальше?

Дед хмуро проговорил:

— Ну, а дальше, когда сегодня ворвались в дом эти супостаты, то сразу же и пытать начали, где крест.

— А вы что сказали?

— Сказал, что когда Красная Армия пришла, то на радостях сдали его государству.

— И они поверили вам?

— Да, мы же со стариком почуяли беду и условились между собой так говорить, — пояснила Михеевна и добавила: — Они же нас по разным комнатам враз растащили, а мы, получилось, в один голос сказали. Вот они поискали, поискали и, ничегошеньки не найдя, ушли.

— Ну а вашего бывшего квартиранта среди них не было?

— А кто его знает. На мордах маски напялены, поди разгляди.

Купрейчик спросил у хозяина:

— Михаил Михайлович, а вы среди этих троих, когда они разговаривали с вами и требовали отдать крест, голоса знакомого не слышали?

— В том-то и дело, мне послышалось, что тот, который старался говорить меньше других, был Вовка.

Мочалов оставил своих сотрудников продолжать делать осмотр места происшествия и допрашивать потерпевших, а сам вместе с Купрейчиком вышел во двор.

— Слушай, Леша, — предложил он, — давай поговорим с керосинщиком.

— Я тоже хотел тебе об этом сказать, пошли.

Они вышли на улицу и вскоре были у керосиновой лавки. Она размещалась в восстановленной кирпичной будке, которая, очевидно, до войны была небольшой подстанцией. Внутри было грязно, холодно и все пропитано запахом керосина.

В углу на самодельном табурете сидел старичок. Он подсчитывал выручку. Увидев входящих, сказал: