Найденный мир - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Серебряков, Андрей Уланов cтр.№ 93

– Вы так говорите, словно живые существа борются друг с другом, – хмыкнул Щукин. – Но ведь это не совсем так. Или совсем не так. Вы читали Кропоткина?

– «Взаимную помощь»? – Никольский кивнул довольно. – Приходилось. Но ваш князь-анархист писал о взаимной помощи в пределах вида, так что не вполне понимаю, к чему вы клоните.

– В пределах… – Эсер запнулся на секунду, как бы подыскивая слова. – Я бы не сказал, что разные виды животных и растений друг другу помогают, но их взаимное приспособление настолько велико, что закрадывается мысль, а не является ли оно закономерным. Если не объяснять его вмешательством божественной силы, остается думать, что тут работает природный принцип. Не взаимного сотрудничества, может быть, но, несомненно, взаимной зависимости.

Он перевел дыхание, собираясь с мыслями.

– Вы говорите: появились цветы, и тут же, словно Афина из головы Зевса, явились бабочки, чтобы собирать с них нектар. Но ведь и цветы не взялись из ниоткуда – это преобразованные органы размножения более примитивной флоры, и бабочки, которые не бабочки, тоже имели своих предков. Получается, что их эволюция протекала одновременно и совместно! Возможно ли, чтобы одна подстегивала другую и наоборот?

Никольский пристально уставился на псевдобабочку.

– Но ведь вы правы в одном, – проговорил он, не отводя взгляда. – Бабочка приспособлена не к тому, чтобы пить нектар, а к тому, чтобы пить его из цветов определенного вида. Меняется одно и тянет за собой другое. Никакого противоречия нет. Но почему происходит смена классов и отрядов? Ведь этот спор о курице и яйце может быть бесконечным!

– Сколько пород собак вы знаете? – Щукин позволил себе улыбнуться. – А сколько – кошек? Возможно, каждая группа живых существ обладает определенным запасом… изменчивости, выразился бы я. И когда он иссякает, группу отодвигает на обочину эволюции следующая, менее…

Он пощелкал пальцами в поисках слова.

– Специализированная! – возбужденно подсказал Никольский. – Да, неспециализированные формы часто дают вдруг радиацию узко приспособленных. Но что же движет этим процессом?

– Совершенство, – ответил Щукин.

Зоолог удивленно воззрился на него.

– Вы сами говорили: здешние звери выполняют функции жирафов, слонов, гиен. Каждый занимает свое место. Эти места могут немного перекрываться: одну и ту же ветку может сожрать и слон, и жираф. Одно место могут поделить два вида, разделив пополам. Но в мозаике нет свободных мест. И если границы мест… границы ячеек меняются со временем, эволюция подгоняет формы живых существ к ним. Или наоборот. Тут, по-моему, опять курица спорит с яйцом. Все живое стремится максимально полно использовать ресурсы окружающей среды.

– В вашем изложении получается какая-то политэкономия от биологии, – заметил Никольский. – Какой же валютой мерить ваше экономическое совершенство?

– Пищей… нет, это слишком узко: жизненное пространство, плодовитость остаются за гранью. Нужно более широкое понятие. – Щукин вновь прищелкнул пальцами. – Энергия. Вот валюта живого. Солнце дает энергию растениям. Растения преобразуют ее, накапливают ее, передают животным, по цепочке. И чем больше живых существ может поддержать энергия солнца, чем выше их разнообразие, тем больше мера эволюционного совершенства. Эволюция движет не индивидом и не видом – она возникает в системе видов, в их переплетении.

Он поднял взгляд к медленно темнеющему небу, располовиненому на бледный запад и хмурый восток.

– Представьте себе… – промолвил он медленно, будто захваченный пророческим видением, – представьте себе льющийся с небес поток, водопад света. Его струи гремят неслышно, низвергаясь в бездну энтропии, вращают невидимые колеса жизни, и те проворачиваются с натугой, передавая свое движение мириадам сцепленных шестеренок, выточенных из драгоценных камней, – ведь живая материя не что иное, как приведенный в движение углерод, жидкий алмаз. Одновременно часовой механизм и калейдоскоп, охватывающий всю поверхность земного шара, от верхушек гор до морского дна, бесконечно изменчивая оболочка, биосфера – вот что такое мир живого: непередаваемый в своей сложности, совершенный в своей неустойчивости. Стоит движению остановиться хоть на миг, и стабильность, распад, смерть берут свое. Совершенство в бесконечном поиске совершенства…

– Доктор Фауст был бы доволен, – промолвил Никольский, вслед за эсером глядя в прозрачную глубину заката. – Это настоящая поэзия… но, увы, не наука. Как выражается Владимир Афанасьевич – телеологический подход.

– Почему? – Щукин поднял брови.

– Ваша экономическая модель, – пояснил зоолог, – включает неявный принцип уменьшения расточительства, столь свойственного матери-природе. Натурфилософы старых времен постулировали horror vacui, боязнь пустоты, якобы присущую естеству, а у вас получается… как это будет… horror comesii, пожалуй. Боязнь мотовства. Всякая частица, всякий… раз уж мы взялись за латынь – всякий квантум энергии должен у вас быть непременно в дело пущен, в оборот заведен, употреблен к вящей пользе и славе живой материи. Но ведь такой подход приписывает той самой материи волю и цель, которые вы, да и всякий порядочный материалист, должны отрицать! Что заставит биологию скаредничать?

Эсер поднял брови еще выше, так что непримечательное лицо его приобрело совершенно клоунское выражение.

– Ну, Александр Михайлович! От вас – не ожидал. Никакой воли и стремления тут не требуется. А требуется неукоснительное следование законам природы. Называется – принцип наименьшего действия. Почему угол падения равен углу отражения? Почему яблоко Ньютона падает на землю? Мы ведь не считаем, что световой луч следует линии наикратчайшего пути, потому что стремится уменьшить затраченное время. И у яблока нет воли сократить свою потенциальную энергию. Принцип Мопертюи действует во всяких областях физики и химии, а биология, в конце концов, есть лишь продолжение этих наук, как химия продолжает физику. Вы ломитесь в открытую дверь, профессор.

– Мне это уже говорили недавно, – буркнул зоолог, посмурнев.

– Можете сказать, – продолжал Щукин, – что у этого принципа должен быть автор. Создатель. Творец. Вот это будет телеологический подход. Но с тем же успехом мы могли бы обсуждать кристаллизацию. Совершенные формы снежинок многим застили разум, убеждая в том, что к их созданию причастна чья-то воля, не прямо, так косвенно. А формирование кристалла ничем, в сущности, не отличается от эволюции в том плане, что им движет тот же horror comesii, стремление невидимых молекул уложиться наиболее плотно…

– Я… могу представить вашу картину мира, – промолвил Никольский неспешно и тяжело. – Но она мне не нравится. В вашем представлении Вселенная из первородного хаоса постепенно и безостановочно кристаллизуется. Ну, развивается, мы бы сказали, целенаправленно, потому что направление ее развития задано законами природы. Мало того, что этот тезис никак не объясняет происхождения этих законов – существования, если хотите, законодателя: есть он, или оно так само собой получилось, как мыши из грязного белья. Но ваша кристаллизация цветущей сложности распространяется. Если вы правы – здесь, в Новом Свете, должны отсутствовать некоторые формы бытия, которые для нас обычны. Способы существования, которые мы привыкли считать всеобщими, для здешних обитателей должны быть смешаны с другими или непривычны вовсе. Думаю, мы найдем такие: пока что мы лишь по верхам пробежались.