Стыдные подвиги - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Рубанов cтр.№ 18

Когда я спросил о подарке, она заплакала, потому что у нее ничего не было. Даже джинсов. В тот день как раз моя очередь была ходить в джинсах.

Я хочу зайчика шоколадного, сказала она.

Двадцать девятого декабря я выехал в Москву на поиски шоколадного зайчика, имея в кармане джинсов «Пирамида» триста пятьдесят рублей наличными, а за поясом — газовый пистолет.

Пахнущая выхлопными газами столица, сырая, серая, мутная, отсвечивала милицейскими кокардами, багровыми мордами мелких уголовников и мерцающими вывесками коммерческих палаток. Повсюду из динамиков хрипел сверхмодный певец Кай Метов. «Позишен намбо уан».

Я наивно полагал, что оборотистые деятели бизнеса заблаговременно завезли немеряное количество шоколадных зайчиков и прочей фауны во все ларьки, палатки и магазины — но ошибся. Зайчики отсутствовали. Предлагались только Деды Морозы — действительно, шоколадные, по приемлемой цене, оптом — скидка. Но мне нужен был зайчик. Я разозлился. Жена не попросила косметику, побрякушку из драгоценного металла, сумочку, перчатки, щипчики маникюрные, она деликатно повела речь о ерунде копеечной, — что же я за мужчина, если не найду в столице бывшей империи, огромном городе, шоколадного зайчика для своей женщины?

Я прошел насквозь ГУМ, ЦУМ, Новый и Старый Арбат, «Детский мир» и Тверскую, от «Интуриста» до памятника Маяковскому, уважавшему, как и я, огнестрельное оружие. Зайчиков не было. Собственно, ничего не было, кроме каких-то позорных китайских елочных гирлянд, сигарет, водки и дорогостоящих шоколадных батончиков «Сникерс». Мы с женой не каждый день ели «Сникерс». В богатых домах такие батончики подавали гостям на блюдце, к чаю, сняв упаковку и разрезав поперек на несколько частей.

Москва гудела, прилипала к подошвам, дышала перегаром. Мне подмигивали барыги, мне вслед прищуривались карманники. Человек с физиономией персонажа Булгакова предложил купить швейцарские франки. В толпе у Трех вокзалов мощно напудренная женщина в кроличьей кацавейке схватила меня за рукав и прошептала, что если я налью ей стакан, то смогу сделать с ней все, что захочу. Я кивнул и ускорился, я не хотел ее, я хотел шоколадного зайчика.

К вечеру я испытал сначала отчаяние, а затем ярость. Встреться мне случайный прохожий, чудом добывший искомого зайчика и спешащий в семью, — я бы пошел за ним и взял на гоп-стоп в удобной подворотне.

В «трубе» под Тверской огромный черный азербайджанец с золотыми зубами сказал, что зайчика искать бессмысленно. Я тут все держу, прохрипел монстр уличной торговли, зайчиков нет и не будет, не трать зря время, братан. Есть ликер «Кюрасао», колготки, бюстгальтеры типа «Анжелика» и складные ножи типа «бабочка». Но не зайчики.

Я сел на поезд и вернулся домой. От вокзала шел пешком, чтобы согреться и успокоиться. Ходьба хорошо успокаивает. Теперь проблема заключалась уже не в зайчике, а в том, что я должен был изобразить перед женой спокойствие. Куда-то спрятать злость и досаду. Нельзя приносить домой злость и досаду, ибо дом — территория мира и любви. Так я думал, на ходу репетируя беззаботную улыбку, и мучился от горя. Объездить всю Москву, побывать в десятках мест и не найти сущей чепухи, шоколадного зайчика, — это не вопрос наличия или отсутствия шоколадного зайчика, а вопрос самоуважения.

Я не смог изобразить ни спокойствия, ни беззаботности. Вошел в квартиру, моя подруга посмотрела в мое лицо и сразу испуганно спросила, что случилось. Пришлось все рассказать.

Она рассмеялась, потом заплакала, потом опять смеялась.

— Ничего страшного, — сказала. — Обойдусь без зайчика. Я думала, ты кого-то убил. Иди помой руки и садись ужинать.

Не скажу, что наш герой был спортсмен, — но так вышло. В тринадцать лет он ходил меж сверстников, погруженный в собственные сложные фантазии, опустив голову и глядя себе под ноги: сутулый астматик, не способный пробежать ста метров. Родись он на полтора века раньше — умер бы от чахотки еще в младенчестве.

Детские фото являют нам бледного червячка. Темноглазый конопатый ребенок стеснительно глядит мимо объектива и слабенько улыбается: да, я не богатырь, зато много читаю. Имею пятерки по литературе и истории.

Нос часто распухший, — в дополнение к астме полупрозрачное создание непрерывно было побеждаемо всякого рода простудами, насморками и аллергиями.

Впрочем, физическое здоровье — подвижная категория. Здоровье можно приобрести и можно потерять. Спросите любого тренера, обучающего детей борьбе и боксу, — профи сразу скажет: именно щуплые, слабосильные мальчики упорнее других работают и вырастают в чемпионов и победителей.

Наш герой никогда не был чемпионом, а его победы можно сосчитать по пальцам одной руки, причем самую главную победу — над самим собой — он так и не одержал.

Но старался, да.

Спорт мы рассматриваем здесь не как дух соревновательности, не как желание победить всех, вздеть руки и зареветь победно, а потом прыгнуть, в потной майке, в объятия седого наставника со свисающим с шеи секундомером на широком шнурке, и уж тем более не как желание получать за эти манипуляции большие деньги, — а исключительно как физическую культуру в старом, благородном понимании слова «культура». Культура как нечто, противоположное смрадной волосатой дикости. Культура как набор регулярных усилий. Сегодня пробежал три километра, завтра три с половиной, что-то такое.

С четырнадцати лет полупрозрачное существо посещало стадион. Год — шоссейные велогонки, три года — волейбол. Если велосипед показался пыточной машинкой (попробуйте проехать три десятка километров, фиксируя взглядом черное колесо и тощую задницу приятеля по команде, пыхтящего впереди), то волейбол пришелся в самый раз: элегантная игра, где нужна хитрость и ловкость, а соперник — почти абстракция; отделенный сеткой, он не видит, как вы, заложив руку за спину, пальцем показываете партнеру номер задуманной комбинации.

В волейболе парнишечка не преуспел — малый рост, плохая прыгучесть, ударчик слабоват, — зато избавился от полупрозрачности, даже нагулял какое-то мясцо выше локтей и, в общем, не портил игру, если его выпускали на площадку.

Когда скрипящий автобус отчалил от крыльца городского военкомата, увозя коротко стриженных призывников в новую жизнь, герой отличался от большинства сверстников только сильно оттопыренными ушами, — но не бледностью. Нормальный, что называется, пацан. Тощий — но в фабричных предместьях Москвы, как в древней Спарте, худоба считалась признаком хорошего тона.

Зимой восемьдесят седьмого в гарнизоне, где тощий солдатик тянул службу, появился новый человек, старший лейтенант, переведенный из Забайкалья. Невысокий, плечистый; сухие крупные кисти рук; смеющиеся глаза правильного злодея. По утрам, когда бойцы, шепотом ругаясь от холода, выходили из казармы, тоскливо оглядывали синие пространства заснеженной родины и закуривали по первой папиросе, старлей пробегал мимо в одних только кедах и спортивных трусах, прыгал на турник или брусья — и вытворял такое, что продрогшее воинство опасалось даже подойти и поглазеть: вдруг железному человеку не понравится? Вдруг по шее даст?