Йод - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Рубанов cтр.№ 7

Повторяю, не потеря денег злила меня. Мне помешали двигаться, развиваться. Я был не дворянин, чью виллу сожгли пьяные бородатые карбонарии, я был сбитый летчик – вот что приводило в бешенство. Вместо того чтобы пронзать облака, я приземлился в болото и теперь деловито подбирал в охапку потухший купол парашюта. Шелк нынче дорог, его можно продать и как-то продержаться.

Машину отдал жене, сам перемещался на метро. Два 2 раза в месяц надевал растоптанные тряпочные кроссовки, влезал в мягкие джинсы и ехал к брату – занять немного денег. Когда-то мы с братом начинали вместе.

Двоюродный брат Иван, мой ровесник, друг детства, профессиональный фельдшер и мастер спорта по лыжам, устраивал меня во всем, кроме одного: он не был мегаломаньяком.

Подземные поездки не добавляли бодрости. Мой взгляд то и дело выхватывал из толпы таких же, как я сам, мужчин – одетых практично и недорого. Ровесников. Угрюмые, они смотрели на окружающих без интереса и иногда криво улыбались жесткими ртами. Я и они – мы были одна компания. Как будто вышли на поле две футбольные команды, одна так и называется: «Порядочные», другая тоже так и называется: «Гады». Зрителей – полный стадион. «Порядочные», к восторгу публики, закатывают быстрый гол. Но «Гады» терпеливы и опытны. Они знают, что шанс будет и у них. И вот – раз, два, три, четыре, и «Гады» выигрывают с крупным счетом. Проигравшие понуро покидают поле. Зрители в шоке.

Вдруг обнаружилось, что дорогая одежда престижных марок не выдерживает длительного интенсивного употребления. Так я на себе почувствовал последствия революции в индустрии потребления, произошедшей в Америке в рейгановские восьмидесятые и докатившейся до России спустя двадцать лет. Прочные вещи, которые стоят дорого, зато служат годами, больше не производились. Мировая экономика предлагала потреблять больше и быстрее. Выбрасывай старое, покупай новое! Штаны и рубахи теперь служили пятьдесят дней, после чего их полагалось нести в секонд-хенд. Еще хуже с обувью: современного человека быстро приучили иметь не две–три пары ботинок, а семь–десять. Пять раз надел – выбросил, в следующем сезоне в моде будут другие носы и каблуки. Купил – очень красиво; через два месяца смотришь – уродливо до отвращения.

Автомобили делали из пластмассы, дома из картона – эксплуатируй активнее, зарабатывай больше, выбрасывай смелее, бери кредит и хватай новое!

Несколько богатых людей, миллионеров, которые в прошлой жизни симпатизировали мне (молодому и преуспевающему) и которые теперь могли стать моими если не друзьями, то добрыми знакомыми, казались существами иного мира, инопланетянами. Сама мысль о том, что нужно попробовать восстановить с ними знакомство и, может быть, трудоустроиться, казалась мне нелепой. Деловой мир любит агрессивных победителей и немедленно отторгает проигравших. Кому нужны неудачники? Весь мир переполнен ими. Ежедневно тысячи их глядят на вас отовсюду. Обманутые и ограбленные друзьями, родственниками, чиновниками, партнерами, они заполняют каждое утро вагоны метро и едут на свои службы и работы. Плохо одетые, раздраженные, часто откровенно злые, с перекошенными помятыми лицами. Неудовлетворенные женщины, мучимые похмельной жаждой мужчины, деградировавшие от пива и попсы подростки, голодные больные старики – несчастные граждане огромной богатой страны. Там, среди них, сплющенный в толпе, вдыхающий запахи немытых тел, нечистого дыхания, такой же напряженный и потухший, ехал теперь и я. Бывший победитель, а теперь человек без названия. Без дела, без дома, без денег, без ничего.

При этом если окружающие меня люди отравлены безысходностью, то сам я вдобавок отравлен отвращением к самому себе.

Я имел и не удержал, был и перестал быть, имел возможность – и упустил ее. 2

В пять утра я похлебал воды из-под крана, прижался лбом к оконному стеклу и понял, что да, надо убивать, иначе никак, жить с этим нельзя. Наступило спокойствие. Так с облегчением включаешь дальний свет, повернув ночью с оживленной дороги на пустынный проселок.

Я постановил назавтра же решительно бросить бухать и наркоманить, готовиться к делу, небритым и без пиджака из дому не выходить. Потом понял, что замерз, в сумерках добрел до своей узкой кушетки и завернулся в одеяло. Спали мы с женой отдельно.

Лежал, медленно засыпая, и ждал, что мир изменится. Скоро я убью человека, это решено, и теперь что-то обязательно должно измениться. Воздух станет гуще, или чувства обострятся.

Но ничего не менялось. Та же двухкомнатная квартира, тот же круглосуточный гул Варшавского шоссе, та же узкая твердая подушка, тот же поэт, солдат, банкир, зэк, муж и отец дрожит, пытаясь согреться, а из форточки дышит на него пахнущий тающим снегом московский месяц март.

Когда-нибудь все изменится. Я уничтожу врага. Разрушу его. Себя, разумеется, тоже разрушу, но не совсем; прежнего Андрея сломаю и раздавлю, создам нового. У него будет другая жизнь. Чистая. Будет работа, будут друзья. Возможно, работа и друзья образуют единое целое.

Опять подвиг

Под конец дня мы поругались.

Три года назад, когда я пил, и Миронов тоже пил, и Саша Моряк пил, мы ругались каждый день. Два года назад, когда я бросил пить, зато Миронов пил за двоих, мы ругались гораздо реже. Год назад Миронов, как и я, распрощался с алкоголем, и мы почти перестали ругаться. А сегодня опять схлестнулись. Наверное, виновата погода, день был сырой, дождливый, осень, низкое давление, смог, пониженное содержание кислорода, неустойчивый геомагнитный фон, и еще: час назад, когда я вышел за сигаретами, какой-то мудак, пролетая мимо на новеньком автомобиле, явно купленном по антикризисной президентской программе льготного кредитования, попал колесом в лужу и испортил мне штаны.

Как обычно, начали из-за ерунды, из-за шмоток. Миронов был мой лучший друг, но его манера одеваться могла свести с ума кого угодно. Мешковатые штаны, странные рубахи: даже будучи совсем новыми, вчера купленными, они выглядели как старые. Под рубахой непременно футболка (летом) или свитер (зимой) с растянутым воротом. Все торчало, свисало и морщило. А человек, между прочим, считался старейшим и ценнейшим сотрудником фирмы с миллионным оборотом.

Мы ругались сначала почти беззлобно, как товарищи. Обсудив одежду, перешли к более общим темам, и тут уже полыхнуло всерьез, на повышенных тонах, с бранью и сложными, с двух рук, распальцовками. Третий член кооператива, Саша Моряк, не участвовал, он был флегматик и терял самообладание только после полутора литров водки, и то через раз. Он сидел и курил, а мы с Мироновым грохотали, подпрыгивали на стульях, брызгали слюной, переходили на личности и вспоминали древние 3 взаимные обиды.

Я обвинил старейшего и ценнейшего в легкомыслии. Он меня – в склонности к истерикам. Я его – в неумении «лечь под клиента». Он меня – в мягкотелости. Я его – в неспособности мыслить стратегически. Он меня – в переоценке стратегического подхода и глупом стремлении к составлению долговременных планов в стране, где нельзя ничего планировать дальше чем на месяц.