Впрочем, большая часть города лежала под огромным тороидальным куполом, опоясавшим Бездну. Квирренбах сказал мне, что местное население называет его Москитной Сеткой. Строго говоря, это были восемнадцать отдельных куполов, но они давно слились в единое целое так, что трудно было сказать, где начинался один и кончался другой. Поверхность купола не очищали уже семь лет. За это время она покрылась слоем коричнево-желтой грязи и стала почти непрозрачной. Правда, в некоторых местах купол не успел зарасти до такой степени, чтобы находящийся под ним город стало невозможно рассмотреть. Сейчас, с борта шаттла, я поначалу не заметил ничего особенного. Обычный урбанистический пейзаж — фантасмагорическое нагромождение высоченных зданий, втиснутое в гниющее лоно Города, словно нутро фантастически сложной машины. Но в этих строениях было что-то тошнотворно неправильное. Эти болезненно искаженные формы не могли даже присниться архитектору, если только он не выжил из ума. Над землей они многократно разветвлялись, точно бронхи, сливаясь в единую массу. Не считая россыпи огней на верхних и нижних ярусах, здания были темными и казались мертвыми.
— Теперь вы видите, что они не шутили, — сказал я.
— Что?
— Они не шутили. Это был не розыгрыш.
— Конечно, — согласился Квирренбах. — Конечно, не розыгрыш. Я тоже сделал глупость. Я видел собственными глазами, во что превратился Блестящий… Ржавый Обод — и даже после всего этого тешил себя надеждой, что Город остался прежним. Как сокровище, которое скупец прячет от любопытных.
— Но Город никуда не делся. Там по-прежнему живут люди, существует какое-то общество.
— Но не совсем то, что мы ожидали.
Мы пронеслись над самым куполом. Он действительно напоминал кое-как натянутую сетку из металла и структурированного алмаза. Эта сеть тянулась на многие мили, насколько хватало глаз, и терялась в коричневой мути атмосферы. Бригады крошечных ремонтников в скафандрах копошились на куполе, словно муравьи. Их работу отмечали прерывистые вспышки сварочных горелок. То здесь, то там из щелей в куполе вырывались клубы серого пара, который тут же замерзал в атмосфере Йеллоустоуна, высоко над термальной ловушкой кратера. В некоторых местах сеть почти лежала на крышах зданий, которые тянули к ней свои подагрические пальцы. Между их болезненно распухшими, искривленными фалангами чернели перепонки, очень напоминающие полусгнившие остатки перчаток. На кончиках этих пальцев поблескивали огни, светящиеся волокна переплетались с густой паутиной мостов, соединяющих здания. Теперь, когда мы приблизились, я заметил необычную ажурность конструкции — здания окутывал клубок тонких темных волокон, словно неистовые пауки пытались соорудить вокруг них паутину. Но в итоге получилась клочковатая масса висящих нитей, в которых по пьяным траекториям сновали огни.
Я вспомнил послание к иммигрантам, с которым ознакомился на борту «Стрельникова», и понял, что имелось в виду. Здания трансформировались на глазах, настолько быстро, что убивали находившихся внутри людей — куда более грубо и эффективно, чем собственно эпидемия. Согласно проекту, здания могли восстанавливать сами себя или изменяться, подчиняясь командам из демаркистской сети. Достаточно определенному количеству людей пожелать, и здание послушно принимало новую форму. Однако изменения под воздействием эпидемии происходили внезапно и бесконтрольно, как сейсмические подвижки. Никому и в голову не могло прийти, что этот проект таит такую опасность. Город развивался с утопической плавностью, ему можно было время от времени придавать новый вид, замораживать, размораживать и снова замораживать, словно ледяную скульптуру. Никто не сказал зданиям, что в них живут люди, которые могут быть раздавлены, едва они начнут изменять форму. Многие мертвецы до сих пор лежат в чудовищных постройках, заполонивших Город.
Вскоре Город Бездны проплыл под нами и исчез за иззубренной кромкой стены кратера. Я заметил в ней тесную выемку, а через миг «бегемот» грациозно скользнул туда.
На берегу светло-коричневого озера я увидел россыпь бронированных построек. Приближаясь к нему, корабль пошел на снижение. Теперь было отчетливо слышен вой двигателя малой тяги, который не давал шаттлу взмыть вверх.
— Пора на выход, — Квирренбах поднялся с кресла и кивнул в сторону потока людей, который двигался через вестибюль.
— Куда они все идут?
— К посадочным капсулам.
Я последовал за ним через вестибюль, туда, где по одной из многочисленных спиральных лестниц можно было спуститься на нижнюю палубу. На посадочной площадке уже выстроилась очередь. Люди проходили через стеклянные шлюзы и садились в каплевидные капсулы, которые цепочкой ползли по направляющим. Заполненные капсулы скользили вниз на короткий пандус, торчащий из брюха «бегемота» и, пролетев по воздуху остаток дистанции — две-три сотни метров, — шумно падали в озеро.
— Хотите сказать, что эта штуковина по сути не приземляется?
— Господи, конечно, нет, — улыбнулся Квирренбах. — Они не рискуют приземляться. Тем более в наше время.
Наша капсула выскользнула из-под брюха «бегемота». Кроме нас с Квирренбахом, в ней было еще двое пассажиров. Оба с жаром спорили о местной знаменитости по фамилии Воронофф, но говорили на норте с таким сильным местным акцентом, что я понимал лишь одно слово из трех. Все остальное их совершенно не волновало — даже когда мы погрузились в озеро с явным риском не всплыть на поверхность. Но все обошлось. Сквозь стеклянную оболочку я увидел, как справа и слева из воды выскакивают остальные капсулы.
Через озеро уже шагала пара машин, готовых подобрать нас. Это были высоченные скелетообразные треноги, передвигающиеся при помощи целой системы поршней. По одной вылавливая плавающие капсулы приспособлениями, похожими на краны, они укладывали их в сетку, которая болталась под брюхом треноги. Операторы в герметичных кабинах на крышках треног лихорадочно работали рычагами.
Затем треноги выбирались на берег и разгружали свои кошелки на ленту конвейера — она ползла к одному из зданий, которые я заметил на подлете.
Там нас доставили в герметичную приемную камеру, где капсулы были сняты с конвейера. Группа рабочих со скучающим видом вскрывала оболочки, а пустые капсулы направляли к посадочной площадке наподобие той, где пассажиры на борту «бегемота» ожидали отправки. Думаю, треножники снова отнесут их на середину озера и поднимут повыше, чтобы «бегемот» смог их подхватить.
Мы с Квирренбахом выбрались из капсулы и присоединились к толпе пассажиров, которая устремилась из приемной камеры через лабиринт холодных тускло освещенных туннелей. Воздух был затхлым, словно каждым его глотком до тебя уже успели подышать несколько человек. Но дышать им было можно, а сила тяжести была не намного выше, чем на станциях Ржавого Обода.
— Не знаю, чего именно я ожидал, но только не этого, — сказал я. — Ни сервиса, ни системы безопасности, ничего. Напрашивается вопрос: какова здесь секция иммиграции и таможня?
— Об этом можете не думать, — сказал Квирренбах. — Таможню мы только что прошли.