Оно бы как раз недурно, говорит, я ведь могла бы написать и об этом. Но, поверь мне, до этого дело не дойдет. Я в таких вещах разбираюсь, это материал первого семестра. Скорее всего, ты в ходе рассказа избудешь комплекс вины перед твоей покойной Тусси и взыграешь по новой.
У меня начинают чесаться руки и ноги, как будто коридоры моего тела стали столбовой дорогой для полчища муравьев, мне отчаянно нужно чем-нибудь заняться. На горизонте уже отчетливая светлая полоса, ночь отдирает жирную черную задницу от земли, медленно, как от липкого стульчака. Выжидаю еще пару мгновений, думаю, не сказать ли мне что-нибудь, но губы у меня онемели и окоченели и отказываются складывать слова и слоги. Поэтому я хватаюсь за баранку и резко дергаю ее на себя.
Машину заносит, она мчится наискось через все три полосы. Лицо Клары искажено ужасом, один глаз оказывается почему-то заметно выше другого. Она выворачивает руль в другую сторону, слышится глухой удар — это Жак Ширак грохается изнутри о стекло. Она кричит, и ее крик дисгармонирует со скрежетом тормозов. Я гляжу в окошко. Лес, холмы, крыло машины, дорожная полоса — все в мгновение ока проносится передо мной, пока автомобиль не останавливается на крайней полосе. Разумеется, он развернут в нужную сторону, да и вообще с нами ровным счетом ничего не случилось.
Клара ничком надает на баранку, ее лицо ритмично нажимает на клаксон в такт тому, как дергаются у нее плечи. Этот звук нервирует меня. Беру ее за загривок и заставляю сесть прямо.
Дорогуша, говорю я ей, я представляю собой для тебя бесконечную опасность, потому что мне глубоко насрать на собственную жизнь, а тебе не насрать на твою. Так что, будь добра, выбирай выражения.
Плакать она перестает, лишь когда мы уже проезжаем Пассау.
Пограничный пропускной пункт еще не демонтирован, указателями выделены подъездные дорожки для грузовиков, автобусов и легкового транспорта, лес вокруг вырублен. Однако за огромными оконными стеклами ни огонька, поднятые шлагбаумы белеют в темноте. Клара тем не менее послушно выбирает полосу, предписанную легковому транспорту. На парковке нет машин. Проезжаем на пятидесяти километрах, не встретив по дороге ни одной живой души. Это Шенген, и мне это нравится.
Когда мы останавливаемся на заправке, Клара передает мне свое портмоне. Обнаруживаю толстую пачку купюр по сто шиллингов. О тех деньгах я совершенно запамятовал. Отслаиваю семь сотенных заплатить за бензин и сигареты. Пока заливают бак, подхожу к багажнику и заглядываю в него. Картонка из-под CD, поместилось бы их в ней штук пятьдесят. Но она сейчас доверху наполнена купюрами. Невольно задаюсь вопросом, когда и при каких обстоятельствах она положила картонку в машину Тома. Во всяком случае, не тогда, когда угоняла нас обоих — и меня, и автомобиль.
Хотя мы еще недалеко уехали из Баварии, выговор хозяина заправки вызывает у меня разлитие желчи. Я люблю венский диалект, и поэтому любое напоминание о нем меня нервирует. На постоялом дворе воняет жареным: шесть утра, и сардельки шипят на решетке гриля. Встаю в очередь за дальнобойщиками в нижних сорочках, обтягивающих жировые отложения на спине. Стою практически впритирку, и парень, что впереди, поворачивается ко мне, пытаясь изобразить на лице угрозу; увидев его покрытые щетиной щеки и мешки под глазами, я осознаю, как жалко, должно быть, выгляжу сам, как жалко и беззащитно. Толстая кельнерша в желтовато-белом фартуке вперевалочку подходит к выключателю, вспыхивает неоновый свет. Покупаю на завтрак кофе и пару булочек.
Когда выхожу во двор, уже сияет солнце, и сразу же моя кожа вспыхивает во всех местах, которые не удалось спрятать под одеждой. Дальнобойщики растирают голые плечи руками, не выпуская из них тлеющие сигареты. После ночи в пути все мы измотаны, опустошены и иссушены.
Клара выгуливает пса на газоне за постоялым двором, руки у нее убраны в карманы брюк, а плечи приподняты. Ее футболку не назовешь чистой, Клара все время чешется — то плечи, то лицо. От ногтей на коже остаются красные полосы. Увидев пластиковый стаканчик и бумажный кулек, она вяло улыбается. Присаживаемся рядышком за дощатый стол, забираемся на скамейку с ногами.
Новый катер-перехватчик делает пятьдесят узлов, говорит Клара, знаешь, сколько это?
Нет, не знаю.
Девяносто два километра в час, говорит она. А за контрабандистами ему все равно не угнаться. Они ходят на плоскодонках или надувных лодках, нашпигованных лошадиными силами, как гоночные машины.
Ну и что, говорю.
Дует на кофе, который и так-то не назвать горячим.
Маршрут пролегает через Албанию или Черногорию, говорит она, а транспортируются главным образом наркотики и оружие. Кое-когда, впрочем, и беженцы. Но крупные контрабандисты пользуются судами большего водоизмещения, а они далеко не так быстроходны.
Небо у нас над головой светло-серое и подсвеченное изнутри, как монитор компьютера. Если Бог есть, то он сидит там, в глубине, и программирует второе августа девяносто девятого. И тут я вспоминаю, что у меня день рождения. Денек обещает быть веселым.
Забавно то, говорит Клара, что они, хоть и выходят в море ночью, практически не прячутся. Успех предприятия целиком зависит от скорости. Устраивают гонки с полицией, и оборудованы эти суденышки так, что неизменно одерживают победу.
Кусок булочки у меня во рту только увеличивается по мере того, как я его разжевываю. Я думаю, не выплюнуть ли его в подарок псу, потом заставляю себя проглотить. Острая боль, слезы брызжут у меня из глаз, кусок застревает в горле, делаю большой глоток кофе, чтобы смыть его. Вижу перед собой Шершу и Джесси, оба они в черном, золотые волосы Джесси убраны под темную шапку, стоит ночь. Она едва достает ему до плеча, и за ними по булыжной мостовой тянутся разные по длине тени, а переулок так узок, что, оттопырив локти, они бы уперлись в стены домов по обеим его сторонам. Идут спокойно, как будто просто прогуливаясь, молча и не прикасаясь друг к дружке.
В Бари должно быть полным-полно чрезвычайно узких переулков, говорит Клара, но это ты наверняка знаешь лучше моего.
Да-да, говорю.
В одном из этих переулочков, говорит Клара, стоит наготове транспортное средство, по возможности поближе к воде и в каком-нибудь доступном для причала месте. Моторка подлетает к берегу, оторвавшись, насколько удастся, от полицейской погони. Сбрасывают товар на берег, высаживают, если он есть, беглеца, забираются в машину и удирают. Пустую лодку они бросают на берегу. Если преследователи успевают продолжить погоню на земле, спокойно подставляют машину под пули, если баррикадируют улицу, идут на прорыв.
Пока Клара говорит, я вижу Шершу и Джесси рядышком на корме моторки, а та несется почти отвесно к воде, оставляя за собой клинообразные снежно-белые фонтаны брызг, рассыпающиеся по черной глади. Ее золотые и его черные волосы горизонтально отнесены назад, лица в профиль как морды борзых, — скорость.
Клара управилась с булочкой и стряхивает крошки с ладоней.