— ЭЙ, ПРИВЕТ! — с преувеличенным энтузиазмом окликнула меня молодая продавщица с длинными каштановыми волосами и пирсингом в губе.
— Я, э-э… в объявлении написано, что у вас есть щенки? — промямлила я.
— Да, бедняжки, — откликнулась девушка, ведя меня вглубь магазина, где стоял самодельный картонный вольер, окруженный горами пакетов корма для животных. Внутри суетился выводок щенков, которым не могло быть больше пяти или шести недель.
— Сегодня утром их оставили у нас на крыльце вместе с запиской о том, что они только что начали питаться самостоятельно. Наверное, кто-то решил, что мы сможем пристроить их в хорошие руки.
Щенков было пятеро — трое черных и двое рыженьких. В них явно угадывалась кровь лабрадоров, но все остальные признаки могли принадлежать любой другой породе. Тем не менее эти малыши были восхитительны. Четверо из них прыгали и гонялись друг за другом по наспех сооруженному вольеру с восторгом, типичным для щенков всех пород.
Но мое внимание немедленно привлек пятый, самый маленький из детенышей. У этого крохи была бархатистая черная шерсть и растерянные коричневые глаза. Он был явно гораздо медлительнее не только своих братьев и сестер, но и других щенков своего возраста, с которыми мне приходилось работать на курсах. Он потерянно бродил по вольеру, напоминая малыша, который едва научился ходить и случайно угодил на площадку для роллер-дерби
[2]
. Веселая ватага, проносясь мимо, всякий раз сбивала его с ног. Не успевал он подняться, как снова оказывался на полу. Наконец ему удалось убраться в сторону, и он начал бесцельно слоняться по коробке, подобно бильярдному шару врезаясь в ее борта и меняя направление своего движения неожиданно для себя самого.
Он оказался у меня в руке, прежде чем я успела осознать, что наклонилась, чтобы поднять его.
Пушистая шерстка его белоснежной грудки напоминала манишку для смокинга и сочеталась с белыми носочками на двух задних лапках. У него были крошечные треугольные ушки с загнутыми вперед, но не касающимися его угольно-черной головы концами. На мордочке застыло забавное, почти отрешенное выражение, как будто он вслушивался в какие-то отдаленные, только его слуху доступные звуки.
Обычно щенок, оказавшись в руках у незнакомца, начинает извиваться всем телом, силясь вырваться. Но этот малыш и не думал вырываться. Наоборот, он успокоился и замер в моей ладони, как будто обрадовавшись неожиданному вниманию. Я приподняла его над полом всего на тридцать секунд, чтобы оценить склад его психики. Уверен ли он в себе? Нравится ли ему контакт с человеком? Растерялся ли он? Как я и подозревала, кроха так и повис в моей руке, то ли оторопев, то ли необъяснимым образом расслабившись. Мне трудно было определить, в чем причина подобного поведения, но я заподозрила, что он даже не понял, что находится уже не на полу.
Ну как я могла не влюбиться в этого прелестного беспомощного малыша, уставившегося на меня доверчивыми щенячьими глазками?
Надо отметить, что в моей жизни не было более неудачного момента для появления в ней еще одной собаки. Видимо, этим и объяснялось то, что именно сейчас Вселенная поместила этого щенка на моем пути. У меня было множество причин вернуть бедняжку в вольер, развернуться и уйти прочь. Мой супруг Лоренс все еще восстанавливался после срочной операции. Он лег в больницу с подозрением на лопнувший аппендикс, но его пришлось спасать от запущенной болезни Крона. Врачи провели сложную операцию, удалив почти два фута его тонкого кишечника, после чего он слег с инфекцией, поразившей почти всю пищеварительную систему и едва не приведшей к летальному исходу. К счастью, Лоренс оказался достаточно упрямым. Иногда мне кажется, что он сопротивлялся изо всех сил только для того, чтобы доказать своим пессимистично настроенным докторам, что они ошибаются в своих прогнозах. Последовали долгие месяцы выздоровления и восстановления, и он наконец-то смог вернуться к своим обязанностям начальника отдела в компании, торгующей информационными технологиями. Но за время его отсутствия накопилось столько работы, что Лоренс оказался на грани нервного срыва как от усталости, так и от изнурительных болей и попыток примириться с изменениями, которые диктовала угрожавшая его жизни болезнь. Постоянное напряжение сделало моего обычно веселого мужа хронически хмурым и раздражительным. Тем не менее я не теряла веры в то, что он скоро станет прежним.
После всех пережитых испытаний в нашу нынешнюю жизнь плохо вписывался бодрый и игривый щенок, не говоря уже о том, что у меня не было времени для того, чтобы заботиться о молодом животном. В дополнение к преподаванию на курсах дрессировки собак я несколько раз в неделю ездила в Нью-Йорк, в офис, где работала литературным агентом, безуспешно пытаясь пристроить парочку рукописей. Эта работа не только морально опустошала меня, но также означала, что три-четыре дня в неделю маленький щенок будет предоставлен самому себе и ему придется безвылазно сидеть в клетке. Его некому будет покормить и вывести на прогулку (о такой услуге, как выгул собак в округе Путнэм в те времена никто и не слыхал). Нельзя было упускать из виду и такое обстоятельство, как дом, и без того полный животных. Кроме кота и кошки, Мерлина и Тары, мы держали Аттикуса, представлявшего собой черно-белого метиса бордер-колли, и Данте — наполовину овчарку, наполовину добермана.
В чем мы точно в тот момент не нуждались, так это в маленьком щенке. И все же… Аттикусу уже исполнилось десять лет, и щенок мог поделиться с ним своей щенячьей энергией. Данте тоже не помешал бы товарищ по играм. Так что, размышляла я, возможно, после того, что нам пришлось пережить минувшим летом, щенок — это именно то, что нам всем необходимо?
Я знала, что ищу логическое объяснение своему желанию забрать его. Но на самом деле просто какое-то внутреннее чувство твердило мне, что этот щенок должен покинуть магазин вместе со мной. В каком-то смысле я ощутила, что меня что-то связывает с этим крошечным существом. Я не могла позволить ему страдать, в то время как в моих силах было избавить его от лишений.
Конечно, меня никогда не бросали в картонной коробке между пиццерией и винной лавкой, но мне приходилось иметь дело с обидами и оскорблениями. Я знала, что это такое, когда от тебя отворачиваются люди, на которых, как тебе казалось, ты можешь всецело положиться.
Чем дольше я наблюдала за тем, как он, спотыкаясь и падая под ударами ненароком налетающих на него щенков, бродит по дну коробки, тем прочнее мои ноги врастали в пол. Мне казалось, что я не смогу сойти с места, пока не решу, чем помочь этому крохотному пушистому комочку «в смокинге». Один раз от него уже отреклись, и я подумала, что для него было бы ужасно снова оказаться отвергнутым.
Я верю в то, что судьба сама приводит нас к животным, в которых мы нуждаемся и которые нуждаются в нас. Я не планировала заводить ни Аттикуса, ни Данте, но оба пса оказались для нас настоящим благословением, появившись в нашей жизни отнюдь не случайно. Причем при обстоятельствах, зеркально отражающих события моего детства, которые я пыталась исправить здесь и сейчас. В Аттикусе я увидела одинокое и испуганное создание. Данте потерялся и отчаянно нуждался в любви и внимании. И в этом маленьком беспомощном щенке я тоже увидела отвергнутое и подвергающееся унижениям животное. Ему не было места среди его братьев и сестер, и я не могла уйти, оставив его на произвол судьбы. Ситуация, в которой он оказался, была мне до боли знакомой.