Время смеется последним - читать онлайн книгу. Автор: Дженнифер Иган cтр.№ 15

I am the passenger

And I ride and I ride

I ride through the city’s backside

I see the stars come out of the sky. [2]

Я слушаю и думаю: ты даже никогда не узнаешь, как я тебя понимаю.

Марти начинает неуверенно посматривать на меня, и я догадываюсь, к чему все идет: раз я уродина, значит, Марти для меня самое то. Я отворачиваюсь и выскальзываю через раздвижную стеклянную дверь на балкон. Я никогда еще не видела Сан-Франциско с такой высоты: город лежит внизу темно-синий, бархатистый, цветные огни плавают в тумане, длинные пирсы врезаются в черноту залива. Ветер холодный, я возвращаюсь за курткой, набрасываю ее на плечи и опять выхожу на балкон. Устраиваюсь на белом пластиковом стуле, забираюсь на него с ногами — и смотрю, смотрю. И постепенно начинаю успокаиваться. Мир такой огромный, это невозможно объяснить словами.

За моей спиной дверь тихо отъезжает в сторону. Я не оборачиваюсь, думаю, что это Марти, но это оказывается Лу. В шортах, босиком. Даже в темноте видно, какие у него загорелые ноги.

Где Джослин? — спрашиваю я.

Спит, отвечает Лу и глядит вдаль. Он стоит облокотившись на перила — первый раз при мне стоит неподвижно.

Вы хоть помните, когда вам было столько, сколько нам?

Он оборачивается и улыбается мне — скалит зубы, совсем как днем в ресторане. Мне и сейчас сколько вам.

Ну-ну, говорю я. А дети не мешают? Шестеро?

Не мешают. Он отворачивается, ждет, чтобы я ушла. Не было у меня с этим человеком никакого секса, я его даже не знаю, думаю я.

Я никогда не стану стариком, говорит он.

Вы уже старик.

Он резко разворачивается, смотрит, как я сижу с поджатыми ногами. А ты страшилище, поняла?

Это просто веснушки.

При чем тут твои веснушки? Он смотрит и смотрит на меня, потом в его лице что-то меняется, и он говорит: хотя нет, они как раз ничего.

Я вам не верю.

А ты поверь. Я честен с тобой, Рея.

Не ожидала, что он помнит мое имя.

Поздно прикидываться честным, Лу.

Тут он начинает смеяться, хохочет по-настоящему, чуть не до слез, — и я вдруг понимаю, что мы с ним — свои, хоть я его и ненавижу. Я встаю, подхожу к перилам, останавливаюсь с ним рядом.

Когда тебя начнут уговаривать, чтобы ты изменилась, — не соглашайся, говорит он.

Но я хочу измениться.

Он качает головой. Не надо, Рея. Так прекрасно. Оставайся такой.

Но веснушки… Горло у меня сжимается.

Так веснушки и есть самое лучшее, говорит Лу. Подожди немного, найдется парень, который глотки всем перегрызет за твои веснушки. А потом перецелует их, все до единой.

Я вдруг всхлипываю, слезы текут, я их даже не прячу.

Эй, говорит Лу, наклоняется, смотрит мне прямо в глаза. Вид у него усталый, лицо как вытоптанное. Мир полон мерзавцев, Рея. Не слушай их, слушай меня.

Я понимаю, что Лу — один из тех самых мерзавцев. Но я слушаю.

Спустя две недели Джослин сбегает из дома. Я узнаю об этом вместе со всеми.

Ее мама влетает к нам на кухню, и они все вместе — она, мои родители, мой старший брат — начинают меня допрашивать: с кем она встречается? Что мне известно? Я отвечаю: Лу, живет в Лос-Анджелесе, шестеро детей, лично знаком с Биллом Грэмом, может, Бенни Салазар знает больше, спросите его — и мама Джослин бежит к нам в школу разыскивать Бенни. Только его теперь попробуй отыщи. С тех пор как Алиса и Скотти вместе, Бенни даже не заглядывает в Яму. И со Скотти не разговаривает. Они и раньше не разговаривали, но раньше это выглядело так, будто они оба — один человек, им необязательно что-то говорить. А теперь — будто они вообще не знакомы.

Я все время думаю: если бы я тогда вырвалась от Лу и побежала бы разгонять тех мусорщиков, то Бенни смирился бы со мной, как Скотти смирился с Алисой? То есть один вот такой пустяк — и все бы могло сложиться по-другому?

Дня через три они находят Лу. Он объясняет маме Джослин по телефону, что ее дочь приехала к нему по собственной инициативе, добиралась автостопом, его даже не предупредила. Говорит, с ней все нормально, он о ней заботится — не выгонять же ее на улицу, правда? Доставит ее в целости и сохранности, когда приедет в Сан-Франциско на следующей неделе. Почему не на этой? — тупо думаю я.

Пока я жду Джослин, Алиса приглашает меня к себе. Возле школы мы садимся на автобус и долго едем в сторону Си-Клиффа. При дневном свете ее дом кажется меньше. На кухне мы смешиваем домашние йогурты с медом и выпиваем по два стаканчика. Потом поднимаемся в ее комнату с лягушками и садимся на диванчик у окна. Алиса говорит, скоро она заведет террариум и будет держать в нем настоящих лягушек. С тех пор как Скотти ее любит, она страшно счастливая. Я пытаюсь понять: то ли она стала настоящей, то ли ей просто теперь плевать, настоящая она или нет. А может, человек только тогда становится настоящим, когда ему на это плевать?

Интересно, а Лу — он живет около океана? А Джослин когда-нибудь смотрит на волны? Или они с Лу вообще не выползают из постели? А Рольф тоже там, в доме? Я теряюсь среди этих вопросов. Откуда-то снизу до меня долетают глухие удары и хихиканье. Кто это? — спрашиваю я.

Сестренки, отвечает Алиса. Играют в тетербол.

Мы спускаемся по лестнице и через заднюю дверь выходим во двор. Раньше я была тут только ночью.

Двор залит солнцем, я вижу цветущие клумбы и дерево, увешанное лимонами. В дальнем конце двора две девочки шлепают ладошками по ярко-желтому мячу, и он закручивается вокруг серебристого шеста. Девочки оборачиваются к нам и смеются. На них одинаковые сарафаны, зеленые в клеточку.

I. Трава

— Чарли, ну помнишь, тогда, на Гавайях? Мы с тобой побежали ночью на пляж — и вдруг ливень?

Рольф разговаривает со своей старшей сестрой — по-настоящему ее зовут Чарлина, просто она терпеть не может это имя. Но они сидят на корточках у костра, вместе с остальными сафаристами, а Рольф не так уж часто говорит что-то громко и взволнованно, а Лу, их отец, расположившийся чуть дальше в шезлонге (дети сидят к нему спиной, чертят прутиками в пыли), — известный музыкальный продюсер, и его личная жизнь давно стала общим достоянием — поэтому все, до кого долетел вопрос, невольно прислушиваются.

— Помнишь? А мама с папой с нами не пошли, они пили вино…

— Не может такого быть! — восклицает их отец, подмигивая двум старушкам в шезлонгах по левую руку от него. У старушек хобби: они наблюдают за птицами. Даже в темноте они не расстаются со своими биноклями, словно надеются разглядеть какую-нибудь редкую особь в кроне дерева над костром.