Искушение временем. Книга 1. Не ангел - читать онлайн книгу. Автор: Пенни Винченци cтр.№ 56

— Я ее предупрежу, — пообещала Селия.

«Бедная Джесси, — подумала она при этом, — такая хорошенькая девушка! Надо предупредить няню, чтобы та присматривала за ней». Селия чувствовала, что опасность, исходящая от ее собственного отца, была для Джесси неизмеримо большей, чем все то, что немцы собирались обрушить с неба ей на голову.

— В любом случае, мама, я еще подержу детей в Лондоне. Пока что ничего не происходит, и я не хочу разлучаться с ними до того момента, как это станет необходимо. А Джайлз уезжает в школу. Он так нервничает, бедняжка. Как представлю…

— Не надо представлять, — оборвала ее леди Бекенхем, — ему необходимо уехать. Он и так уже отстал на год. Ты хочешь, чтобы он вырос мямлей?

— Я знаю, но он такой… такой кроткий.

— Вот именно. Я как раз о том и говорю. Нужно, чтобы это из него выбили. Ничего хорошего здесь нет. Жаль, близнецов не отправишь. Вот кто нуждается в дисциплине.

— Мама, о чем ты? Им же всего четыре года.

— Ну и что, Бекенхему было пять, когда его отправили из дома. Отец рано послал его учиться, счел, что парень изнежился.

— В близнецах нет ничего изнеженного, — возразила Селия. — Мне кажется, ты не там видишь проблему.

— А как поживает Барти? Она хорошо учится?

Успехи Барти в школе совершенно сбили с толку леди Бекенхем, которая считала, что у низших классов объективно отсутствует интеллект. Будучи увлечена экспериментом Селии, как она это называла, — хотя и не одобряя его, — леди Бекенхем была чрезвычайно удивлена тем, что Барти не только научилась читать, но и с ходу запоминала все новое.

— Невероятно, — изумилась она, когда Селия со смешанным чувством гордости и раздражения предрассудками матери заставила Барти — вскоре после того, как девочке исполнилось три года, — прочитать наизусть стихотворение. — Совершенно немыслимо! Я бы в жизни не поверила, что такое возможно.

— Мама, странная ты! Половина женщин-суфражисток — из рабочего класса, и все они очень умны и развиты. Взять хотя бы Энни Кенни.

— Да, только они чокнутые, — заключила леди Бекенхем, не заботясь о логике. Всякая симпатия, которую она, возможно, когда-то и питала к суфражисткам, умерла вместе с Эмили Дэвидсон, бросившейся под копыта королевской лошади в дерби в 1913 году.

— Самое ужасное, — высказалась тогда леди Бекенхем, — что она могла погубить лошадь.

— Да, Барти прекрасно учится, — ответила Селия. — Самый умный ребенок в классе.

— Да ты что? А есть ли у нее друзья? — не без ехидства поинтересовалась леди Бекенхем.

Селия ответила: да, у Барти множество друзей, точно зная, что мать ей не поверила.

— А как война повлияет на твой бизнес?

— Не знаю, — призналась Селия. — Естественно, мы немного обеспокоены. Но все сошлись во мнении, что особого вреда не будет. Действительно, сейчас общий настрой в стране никак не сказывается на деловой жизни: театры по-прежнему переполнены, картинные галереи тоже. В такие времена люди стремятся больше веселиться, им нужно отвлечься. А мы, я полагаю, как раз являемся частью индустрии развлечений. К тому же оказалось, что солдаты часто берут с собою в поход книги.

— Потрясающе! — заключила леди Бекенхем.

С близнецами и то легче смириться, тоскливо думал Джайлз, зажимая себе рот кулаком, зарываясь в простыни и пытаясь сдержать слезы. Он пробыл в школе уже неделю, и каждый следующий день оказывался хуже предыдущего. От объекта, вызывавшего умеренный интерес, Джайлз скатился до предмета всеобщих насмешек. Он был просто обречен на такое отношение: его презирали за недостаток удали на игровом поле, дразнили за склонность к полноте, издевались над медлительностью, с которой он усваивал новые предметы, например естествознание, высмеивали за лишний год сидения дома и мучили за полную неспособность к обязанностям фага [13] шестиклассника, к которому его прикрепили.

Из всего этого перечня запоздалое поступление в школу было самым серьезным недостатком в глазах его товарищей. Джайлза называли бабой, и ему приходилось терпеть одну из самых ужасных форм издевательства: каждую ночь ему подвязывали между ног маленькое полотенце. И каждое утро этот «подгузник бабы» снимали с громкими возгласами, хохотом и насмешками по поводу запаха, величины пениса и формы яичек. Вскоре Джайлзу дали еще одно прозвище — Косые Яйца. Он так боялся случайно намочить подгузник, что ночью постоянно просыпался и совсем измучился. Джайлз безумно тосковал по дому, гораздо сильнее, чем мог вообразить, скучал по маме и папе и, конечно, по Барти и по няне. И даже — кто бы мог подумать! — по близнецам.

Джаго ушел через четыре дня отпуска, в течение которых ММ держалась, собрав в кулак всю свою волю, изменившую ей только в последнее утро. Джаго надел форму, подхватил сумку и наклонился поцеловать ММ, которая, лежа в постели, наблюдала за ним. До сих пор ей удавалось держаться с ним непринужденно: с неподдельным восхищением выслушивать его рассказы о начальном курсе боевой подготовки, о вселявшем надежду духе товарищества, приходить в умиление от письма, обращенного к каждому солдату, завербованному самим лордом Китченером.

— Оно тебя развеселит, — сказал Джаго, показывая ей письмо.

После общих фраз о храбрости, мужестве и терпении послание церемонно предупреждало мужчин против излишеств и искушений, особенно вина и женщин, призывая помнить, что, ухаживая за женщинами, «следует избегать физической близости».

— Ну и посмеялись же мы над этим в бараке, скажу я тебе.

ММ в том не сомневалась и поразилась тупости и самодовольству офицерского состава, который обращался к солдатам так, словно те были девицами, отбывающими за границу на каникулы.

Так, более или менее спокойно, прошли четыре дня, но в последнее утро ММ сломалась. Она почувствовала и даже услышала, как горе накатилось могучим, шумным приливом. И тогда она вылетела из кровати в объятия Джаго, плача и умоляя побыть с ней еще хоть немного, говоря о том, как ей невыносимо тяжело и что она умрет, если его убьют. Потом ей стало стыдно за недостаток мужества. Если Джаго готов был к лишениям войны, то ММ тоже должна быть готова к худшему из того, что ей предназначено вынести, — к одиночеству, тревоге и даже смертельному страху. Джаго совершенно опешил, не в силах справиться с ее страданием. Окончательно смешавшись, он отстранился от ММ, сказал, что ему пора, иначе он опоздает и попадет под трибунал, прежде чем начнет воевать.

— Я люблю тебя, Мэг, — заверил ее на прощание Джаго. — Помни это. Помни всегда. Это единственный достоверный факт, который я могу тебе сообщить.

И затем он вышел, направившись по улице к железнодорожной станции Свисс-Коттедж, а оттуда — на вокзал Виктория, чтобы сесть на поезд к пароходу на Кале. ММ знала, что многие жены и возлюбленные придут на Черинг-Кросс, будут махать флажками и храбро улыбаться, но Джаго запретил ей это, сказав, что хочет запомнить ее в постели — их постели — с обращенной к нему улыбкой. Больше ни о чем он ее не просит. И даже в этом она его подвела, очень подвела.