Сын Грома, или Тени Голгофы - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Зверинцев cтр.№ 24

Назарянин вещал. О, он был далеко не прост. И Пилат порадовался, что сразу разгадал в этом бродяге своего брата, философа. Да, он был философом, этот Га-Ноцри. Он говорил:

– Царство Небесное подобно человеку, посеявшему доброе семя на поле своем; когда же люди спали, пришел враг его и посеял между пшеницею плевелы и ушел; когда взошла зелень и показался плод, тогда явились и плевелы. Придя же, рабы домовладыки сказали ему: господин! не доброе ли семя сеял ты на поле твоем? откуда же на нем плевелы? Он же сказал им: враг человека сделал это. А рабы сказали ему: хочешь ли, мы пойдем, выберем их? Но он сказал: нет, – чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы, оставьте расти вместе то и другое до жатвы; и во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в снопы, чтобы сжечь их, а пшеницу уберите в житницу мою.

Пилат окинул взглядом толпу. Толпа молчала. Что могли понять эти жалкие люди из сказанного этим и правда, похоже, Царем Иудейским?

– Как разъяснишь притчу сию, Сын Человеческий? – спросил Пилат.

– Сеющий доброе семя есть Сын Человеческий, – пояснил Га-Ноцри. – Поле есть мир; доброе семя – это праведники, а плевелы – сыны лукавого. Враг, посеявший их, есть дьявол; жатва есть кончина века, а жнецы суть Ангелы. Посему, как собирают плевелы и огнем сжигают, так будет при кончине века сего: пошлет Сын Человеческий Ангелов Своих, и соберут из Царства Его все соблазны и делающих беззаконие; и ввергнут их в печь огненную; там будет плач и скрежет зубов; тогда праведники воссияют, как солнце, в царстве Отца их. Кто имеет уши слышать, да слышит!

Га-Ноцри замолчал. Пилат сидел в задумчивости. Ничего крамольного в проповеди той он не увидел. Уж во всяком случае Риму она не опасна. Да и для черни этой уж больно мудрена. Пилат заглянул в бумагу, где священники описывали все грехи несчастного проповедника. Вспомнил, что жена умоляла сохранить жизнь этому праведнику.

Игемон сказал:

– Знаешь, Назарянин, я думаю, Ты не опасен. Ты ведь не требуешь возвести Тебя на царство. Ты не враг кесарю. Ты правильно, как тут записано, говорил, что кесарю кесарево, а Богу Богово. И, как я понимаю, вся Твоя вина в том, что Ты поднял длань на закон Моисеев. Не чтишь Субботы. Вот тут в бумагах сказано, будто Ты утверждаешь, что Сын Человеческий есть Господин Субботы. В принципе я с Тобой согласен, но ваш Закон говорит иначе. И Ты его нарушаешь. Это плохо.

Га-Ноцри пожал плечами.

– Лицемеры! – с презрением сказал Он. – Разве судья тот, который не велит свои рабам снять цепи с быков, чтобы вести их на водопой в день субботний, а помощь страждущей дочери Авраама в субботу объявляет вне закона?

– Допустим, – согласился Пилат. – Но почему, вопреки закону Моисея, Ты призываешь любить врагов своих? Подставлять другую щеку, ударившему тебя. А это, скажу Тебе, вообще глупо. Спроси у моих красавцев центурионов, разбивавших, как орехи, глупые головы галлов, германцев, бриттов, готовы ли они подставить щеку врагам? Ты думаешь, что Ты – пророк? Ты смешон. Смешна Твоя проповедь, Иисус Назарянин, пророк Галилей-ский. Смешна и неразумна. И потому вины на Тебе смертной не вижу. А чтобы не развращал народ иудейский своими глупыми смыслами, велю бичевать Тебя, посадить на осла, на котором Ты, говорят, и правда, как Царь Иудейский, приехал сюда на праздник. – Тут опять что-то щелкнуло в голове Пилата, что-то связанное с Царем Иудейским. Но что? – Как Царь Иудейский, – машинально повторил Пилат, – как Царь Иудейский, – так вот, велю сунуть твоему ослу под хвост факел и поскорее выпроводить из Иерусалима. Все! Именем Императора, народа римского и Сената приговариваю Тебя к бичеванию. Суд окончен.

Прокуратор поднялся с кресла и вернулся в апартаменты. Странно, но вопреки ожиданию ему не стало легко, как это случалось всегда, когда он заканчивал неприятный для него суд. И тут еще эта мелькнувшая вдруг мысль о возможной связи этой истории с давней вифлеемской резней младенцев Иродом Великим. Что стоит за этим?

Усилием воли он изменил ход мысли. Зачем нагнетать страхи, смаковать темные иудейские тайны? Как-нибудь потом, на досуге, он об этом поразмышляет…

Было слышно, как толпа у претория неодобрительно шумела. Прошло полчаса. Шум за стенами претория не утихал. Значит, толпа не разошлась. Пилат послал центуриона узнать, что, собственно, происходит. Чего ждут эти странные люди и кто их сюда привел? Потом кивнул слуге, и тот налил ему бокал эшкольского вина, присланного ему на Пасху Каиафой. Вино понравилось прокуратору, он осушил бокал. Кивнул слуге, тот налил еще, и Пилат, ни о чем больше не думая, стал пить, медленно смакуя волшебный напиток.

Из глубины покоев вышла жена – Клавдия Прокула. Оглядела Пилата, покачала головой.

– Плохо выглядишь, игемон. Мешки под глазами… Знаешь, я вспомнила окончание того сна, – сказала она. – Рассказать?

В этот момент вернулся центурион и доложил, что людей подбили священники. Они требуют смертного приговора Галилеянину и еще трем разбойникам, который должен утвердить прокуратор. Толпа требует распять Сына Человеческого за то, что хулит Закон и выдает себя не только за царя Иуды, но и, богохульствуя, – за Сына Божия.

– Докладываю также, что к вашей милости прибыли члены синедриона во главе с первосвященником. Пройти дальше Гаввафы они по своим глупым еврей-ским законам не могут, – добавил центурион. – Что прикажете делать?

Пилат поморщился. Сообразительный центурион догадался:

– Прокуратор устал? Пусть подождут?

Пилат кивнул, и римский воин покинул покои.

Игемон сидел рядом с женой на подушках и в странном раздумье пил дорогое эшкольское вино, которое, как помнит читатель, было прислано ему на праздник Пасхи первосвященником – как теперь казалось Пилату, главным постановщиком этого странного спектакля с Назарянином.

Клавдия Прокула посмотрела на кувшин, из которого слуга наполнял кубок, покачала головой.

– Вино Каиафы?

Пилат в подтверждение медленно наклонил голову и с удовольствием допил вино.

– Да, – сказал он, – вино Каиафы. – И, перевернув бокал вверх дном, показал супруге, что тот пуст.

На его лице появилась улыбка, которая так пугала подчиненных, но которой абсолютно не боялась Клавдия Прокула. Ибо, как проповедовал Галилеянин, несть пророка в отечестве своем.

– О Пилат, бойся данайцев…

Жена погладила игемона по щеке. Ему сейчас было особенно приятно ее прикосновение. Захотелось поделиться своими мыслями об этом странном Галилеянине. Он знал, что ей это будет по душе. И будет интересно. Пилат сказал:

– А знаешь, Он по-своему мудр. Он – философ. Но главное не это. Главное, – Он пришел, чтобы умереть. Я вижу у Него это написано на лбу.

– Ты проницателен, прокуратор. Хочешь, я предскажу тебе, что будет дальше?

– Предскажи, пожалуй, – вяло согласился Пилат. Ему очень не хотелось встречаться сейчас с Каиафой. Да и с Назарянином тоже. Он старался оттянуть время. Чуть помедлив в раздумье, кивнул слуге, чтобы тот вновь наполнил бокал.