Пробуждение - читать онлайн книгу. Автор: Тина М. Дженкинс cтр.№ 141

Устремив взгляд в окно, Мартин Рэндо рассеянно крутил какую-то ниточку на подлокотнике своего раззолоченного кресла-трона.

— У меня было четыре женщины.

— Я имею в виду — нашел ли ты свою grand amour? [15]

— И много других amours тоже. — Мартин обвел взглядом комнату.

— Когда мы учились в колледже, ты мог делать все, что тебе захочется, — сказал Нат. — Как и каждый из нас.

— Я и делал то, что хотел, — сухо возразил Мартин.

— Но в твоем характере был один существенный изъян, — заметил Нат. — Ты не выносил чужого счастья и всегда искал способ его омрачить. Откуда это у тебя, хотел бы я знать?

— Мне кажется, в сложившейся ситуации уместнее было бы поговорить о тебе, Нат. И коли речь зашла о морали, я хотел бы знать: какая особенность твоего характера внушила тебе уверенность, будто ты вправе вмешиваться, а точнее — мешать своим друзьям делать карьеру так, как они считают нужным? Твоя наглость и самонадеянность поражают меня до сих пор! С чего ты взял, будто твои жалкие принципы и твой высосанный из пальца идеализм могут оказаться важнее живого человека — меня?!

— Это не идеализм, Мартин, — ответил Нат, которому удалось сохранить видимость спокойствия лишь невероятным усилием воли. — Ты убил Вассерстрома и украл его открытие. Из-за тебя лекарство от рака появилось на рынке намного позже, чем могло бы. На сколько лет, Мартин? И сколько людей умерло за это время — людей, которые могли бы остаться в живых?

— И снова ты передергиваешь, Нат. Никакого открытия я не крал. Мы все работали над одним и тем же, просто Вассерстрому посчастливилось опередить меня на полшага. В науке это случается сплошь и рядом. И кстати, я его не убивал. Его никто не убивал. Он покончил с собой.

Нат понял, что рассчитывать на признание бесполезно, и решил сменить тему:

— Ладно, оставим это. Расскажи лучше, что случилось со мной после того, как погибла Мэри.

— Криотехника оказалась нерентабельной, и все научные центры, которые занимались соответствующими технологиями, обанкротились. Я воспользовался ситуацией, чтобы скупить все замороженные трупы, какие находились тогда на территории Соединенных Штатов. Для меня это было своего рода хобби. Примерно в середине тридцатых я приобрел и твою голову. Точную дату я не помню — помню только, что тебя и еще несколько, гм-м… образцов случайно обнаружили в каком-то наскоро переделанном под криохранилище гараже под Сан-Франциско. Один из лаборантов решил сохранить вас, после того как Пасаденский институт вылетел в трубу. Можешь себе представить, что я почувствовал, когда узнал, кто попал мне в руки? В любой момент я мог повернуть кран и покончить с тобой, Нат. Не скрою, я не раз об этом думал, но сдержался, хотя и знал, что ты меня терпеть не можешь. Я и сам тебя ненавидел, но, несмотря на это, заботился о твоей, гм-м… сохранности и даже установил за твоей головой постоянный приборный контроль, хотя это и стоило мне больших денег. Я даже сделал тебя главным экспонатом в одном из моих институтов!

— Почему же ты не покончил со мной?

— Сам не понимаю. Я просто не мог. Не мог допустить, чтобы тебя не стало. Ты был как будто частью меня. Частью моего прошлого, если точнее. Видно, так уж я устроен — мне трудно расстаться с теми, кто мне небезразличен. — Мартин улыбнулся самой очаровательной улыбкой, на какую был способен, и Нат спросил себя: «Неужели он и в самом деле думает, что я ему поверю?»

— В нашей коллекции ты был лучшим экземпляром. Твоя Мэри…

— Ага, значит, ты помнишь, как ее звали!

— Значит, помню… Так вот, Мэри держала тебя в жидком гелии. Это намного лучше жидкого азота, который, строго говоря, не является полностью инертным газом. Гелий же хорош тем, что в нем разложение практически останавливается. Нанотехнологии постоянно совершенствовались, и недалеко было то время, когда они начали бы окупаться. А моя корпорация владела уже таким количеством патентов и разработала столько методик использования микроскопических машин, что легко могла стать монополистом в этой области даже в мировом масштабе. Криотехнологии я считал нашим заделом на более отдаленную перспективу, но ты — да и остальные тоже — обходился нам очень недешево. Тогда-то мне и пришла в голову эта идея — выставить тебя на всеобщее обозрение, чтобы ты отрабатывал хотя бы часть своего содержания. Я сделал из тебя знаменитость, и надо сказать, что одно время ты пользовался просто бешеной популярностью. Все эти придурки были просто счастливы выложить денежки, чтобы посмотреть «Голову». Мне и самому нравилось смотреть на тебя. Как же — ведь в стеклянной банке в музее был не кто-нибудь неизвестный, а мой бывший сосед по общежитию. Человек, который меня предал. Я ведь знаю, что ты собирался предать меня, Нат. Это желание появилось у тебя чуть не со дня нашего знакомства. Тебе не давала покоя мысль, что я создан для великих дел, и ты решил во что бы то ни стало помешать мне.

Нат промолчал. Он хотел, чтобы старик выговорился.

— К этому времени Мэри уже давно умерла и некому было протестовать, бороться за твое доброе имя, если не считать твоего сына. Было время, когда он довольно сильно нас беспокоил, но мы сумели решить и эту проблему.

— Как я понимаю, к тому, что Патрика лишили гражданских прав, ты тоже приложил руку, — заметил Нат, не скрывая своего отвращения.

Мартин наклонился вперед и оскалил неестественной белизны зубы:

— На протяжении многих, многих лет я был единственным, кто верил в возможность физического бессмертия. Слышишь ты — единственным! Все вокруг считали меня непрактичным идиотом, но вот они мы — ты и я, сидим рядом и разговариваем, как старинные приятели. В начале моей работы я тоже не раз оказывался в тупике и готов был опустить руки, но знаешь, что я тогда делал? Я шел в музей, смотрел на тебя, и это зрелище давало мне силы бороться дальше…

С каждой минутой Мартин все глубже погружался в свой собственный, искаженный и перевернутый мир. Его речь сделалась сбивчивой, невнятной, глаза блуждали, разум произвольно перепрыгивал от одного предмета к другому, и Нат понял, что перед ним — классический психопат, который стремится уклониться, спрятаться от правды, какую бы форму она ни принимала.

— Мне до сих пор странно, — продолжал тем временем Мартин, — что я не испытывал к тебе никакой ненависти. Только жалость. И я был рад этому, Нат! Рад, потому что это было совершенно искреннее чувство, а я уже давно не мог позволить себе быть искренним по отношению к кому бы то ни было. Ты стал моим эмоциональным барометром. Ты один помогал мне успокоиться или почувствовать спортивную злость, азарт.

— Почему ты не приехал ко мне, когда я был в Фениксе?

— Я уже давно не путешествую. Это одна из немногих вещей, которая мне недоступна, и не потому, что я не могу ездить, а потому, что слишком велика опасность инфекции. Осторожность никогда не бывает лишней, знаешь ли, так что теперь я веду тихую, размеренную жизнь.