Живи! - читать онлайн книгу. Автор: Артем Белоглазов, Владимир Данихнов cтр.№ 62

— А ну пошел отсюда! — замахивается на рабочего негр. — Наблевал мне тут в прошлый раз, с-скотина!

— Джим, Джим… — Ленни осуждающе качает головой. — Как сказано в Писании: прощайте братьям своим до семижды семи раз.

— Я мусульманин. Пусть и никудышный, но как сказал пророк…

— И если кто ударит тебя по правой щеке — подставь и левую, — перебивает толстяк.

— Добрый вы, масса Ленни. Дать вам за добрые слова бесплатный крендель? Видите кремовый заячий хвостик на нем? Приносит удачу.

Джим смеется. Рабочий икает и, нарочно толкнув Ленни, бредет в зал.

— Бери, сектант, крендель, — шипит он напоследок. — Отличный символ для вашей религии.

— Иди, иди, выпивоха! — запальчиво кричит негр. — А вы, господин шахтер, что вы можете рассказать о демоне? — Джим поворачивается ко мне.

Я вздрагиваю и, чтоб не расплескать, ставлю стакан.

— Ничего. Совершенно ничего.

— Но вы так внимательно подслушивали, — возражает бармен. — Вы, к тому же, шахтер, и ближе всех подбираетесь к аду. Наверняка что-то знаете. Поделитесь с честной компанией, расскажите старине Джиму о таинственном демоне.

— Прошу прощения. Вы путаете. Я ничего не знаю о человеке в черном.

— Неужели вы ни разу не видели его, к примеру, в забое, куда забираетесь каждый день, рискуя жизнью?

— Перестань, Джим! — велит негру фермер. — Как ты смеешь обижать этого милого шахтера? Шахтеры — великие люди, герои нашего времени, смельчаки, первопроходцы!

Джим с непроницаемым лицом удаляется на другой конец стойки и принимается охаживать пухленькую, с глубоким декольте женщину, которая зашла пропустить стаканчик хереса перед сном. Он пытается ухватить женщину за рукав и притянуть к себе. Та хихикает в ответ на пошлые намеки бармена, но, выпив херес, она удаляется в гордом одиночестве. Негр плюется и ругается на суахили. Пьяная публика хохочет, подначивая бармена.

— Да ну вас всех… — говорит он угрюмо, однако вскоре ухмыляется, обнажив желтые зубы. — Старина Джим еще покажет вам, где зебры зимуют.

Я, чтобы не привлекать внимания, беру небольшой графинчик водки, бутылку содовой, жирные бреговичские сосиски, насаженные на шампур и прожаренные до хрустящей корочки, а к ним — горчичный соус, и сажусь за столик в дальнем углу. Местечко уютное: окно за спиной, чистая скатерть на столике и лампа в зеленом абажуре, бросающая загадочные изумрудные отсветы на всё вокруг. Такое чувство, что находишься в библиотеке, а не в баре. Принимаюсь за еду и вновь прислушиваюсь, но ничего не выходит: голоса сливаются, тонут в однородном гуле. Слышно, как фермер горячится у стойки, нет, не доказывая, что байка о человеке в черном правдива от и до, — «масса» Георг требует более высокого качества обслуживания. Негр подливает ему водки. Фермер требует еще и пробует разорвать рубашку на груди, но добивается лишь того, что отскакивает верхняя пуговица. Это чрезвычайно смешит посетителей. В другом конце заведения спокойнее: китаец с ловкостью профессионального жонглера разливает коктейли, торговцы лениво потягивают мускат, с высоты своих кресел наблюдая за баром. В правом углу, с табельными хлыстами на поясах, трое полицейских. Кнут страшное оружие, если под ногами бездна. Мелкие клерки кучкуются в стороне, зыркают оттуда крысиными глазками.

— Свободно?

Напротив меня — дряхлый с виду дед в залихватски сдвинутом набекрень берете, из-под которого выбиваются седые пряди. Наряд дополняют белая рубаха, шерстяной жилет и армейские штаны. Лицо землистое, в морщинах, бородавка на левой щеке и неожиданно по-детски ясные светло-серые глаза. Они пристально, как сквозь прорезь прицела, глядят из-под выдающихся надбровий. Воротник рубахи расстегнут, на груди, поросшей седыми волосками, виднеется татуировка: синий, чуть оплывший якорь. Чем-то старик напоминает Лютича, наверняка бывший моряк.

— Приветствую смелого шахтера. — Старик, не дожидаясь ответа, усаживается за стол, протягивает ладонь. Рукопожатие у него крепкое. Пальцы сухие, холодные. — За соседними столами комару места не найдется. Осмелюсь попросить бравого шахтера…

— Боюсь, не смогу поделиться с вами закуской, — говорю я.

— Я бы и не заикнулся, господин шахтер, как можно! К тому же меня с детства приучили, что водку не следует запивать, да и закусывать тоже. Ох… что ж я? — не представился: Прохазка.

В руках у него графинчик с ореховой настойкой и больше ничего.

— Здравствуйте, господин Прохазка. Я Митич. Герман Митич.

— Не из наших краев? — интересуется старик. С виду он простоват, но иногда в говоре проскакивают ученые слова и выражения. Моряк ли он? Прохазка вызывает у меня смутные подозрения. Зачем он подсел за мой столик? Если постараться, можно найти свободное место. Возможно, причина в том, что место здесь отличное, рядом с окном; отсюда открывается прекрасный вид на ночной город, на желтые и белые огни, которые зажигаются то тут, то там.

Из приотворенной форточки тянет свежестью, она — как манна небесная в задымленном помещении бара.

— Я много путешествовал, — уклончиво отвечаю, возвращаясь к ужину.

— Я и сам немало стран исколесил, уж всяко поболе твоего, молодой Митич. — Тон старика резко меняется: он больше не просительный, а властный, требовательный. — Уже и родину не упомню: каждое место для меня чем-то откликается в сердце, каждая сторона — везде, где побывал. Даже в далеких казахских степях моя родина, даже в неприветливых северных фьордах. А ты знаешь, молодой шахтер Митич, что за звери водятся там, в чужедальних краях? Э, самые диковинные: собаки о трех головах, пустынные лисицы с шестью лапами, юркие птички загребихвостки, вьющие гнезда в пастях чудовищных восьмиглазых слонов-пауков.

Я недоверчиво кошусь на него: Прохазка усмехается. Сочиняет напропалую и не моргает даже. Что ему понадобилось от меня?

— Зря говорят, что до начала игры не было ничего удивительного. Полно было, аж глаза разбегались. Только надо уметь видеть. Под каждым камешком, в каждой травинке живет удивительное, тайное. Бывало, выглянешь в окошко, а на траве, посеребренной росой и лунным светом, водят хороводы крошечные феи; молочный туман разливается вокруг, и небо на востоке уже чуть розовое. Прохладой веет в раскрытое настежь окно, летней, утренней. И сначала ты сидишь и чувствуешь, как холод проникает в тело, а руки, вцепившиеся в подоконник, покрываются мурашками, но ты терпишь, ждешь солнышка, и едва краешек его показывается на горизонте, быстро прыгаешь на кровать, кутаешься в одеяло и медленно, с наслаждением отогреваешься. Потолок в комнате становится светло-оранжевым, солнечные зайцы прыгают по стенам и мебели, и ты слышишь, как мычат у соседей коровы, и молочница громко выкрикивает: «Масло, сметана, молоко», и снова по кругу, без остановки — «Молоко, сметана, масло», а родители, проснувшись, негромко шепчутся у себя в комнате, и ты знаешь: впереди целое лето. Полное чудес и загадок, и новых открытий. Ты лежишь, укутавшись в одеяло, и знаешь, что мир состоит из игр и забав. И тебе не надо ничего другого, никаких других игр, кроме тех, что выдуманы кем-то мудрым до тебя. Понимаешь, молодой Митич… как твое имя, кстати? Запамятовал что-то, прости старого Прохазку.