Крот в аквариуме - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Чиков cтр.№ 97

Вот по этим причинам я и принял решение вступить в сотрудничество со спецслужбами США. И сожалений об этом у меня до последнего дня, связанного с арестом, никогда не возникало. Хотя я знал, что человек я — обреченный, но, жертвуя собой, я полагал, что в какой-то, пусть даже крошечной мере, я способствую предотвращению новой войны.

О крушении своих идеологических устоев и о своем преступном сотрудничестве со спецслужбами США я ни с кем не делился. Ни жена, ни дети, ни близкие мне люди об этом ничего не знали. Для них я продолжал оставаться таким же ортодоксальным коммунистом-сталинистом, каким я был до начала 1962 года.

Все это я пишу не для того, чтобы выгородить себя, а лишь в смутной надежде, что это даст ключ к более серьезному анализу причин моего падения компетентными органами, а также к принятию превентивных мер, предотвращающих дальнейшие попытки измен Родине со стороны других советских граждан.

Показания о мотивах моей измены Родине написаны мною собственноручно.

Подпись Полякова

07.04.1987 г.

Прочитав эти показания, Духанин долго и задумчиво смотрел на Полякова, отмечая про себя, что некоторые его доводы отличаются разумностью, хотя они и сводились в целом к оправданию предательства.

— Мотивов своего преступления вы, Дмитрий Федорович, назвали много, — заметил он. — А нельзя ли выделить из них какой-то основной? Я понимаю, в этом наборе причин предательства возможны их сочетания и комбинации, в том числе и самые заземленные, например пожить красиво…

— Что касается заземленных мотивов, — подхватил Поляков, — то я готов перечислить их сейчас. Мне не нравилось, например, что у меня «отнимали» жалованье, которое ООН выплачивала своим служащим и значительную часть которого мы, сотрудники этой международной организации, должны были сдавать в казну Советского государства. При этом хочу сделать оговорку, что я легко обходился без этих ооновских денег и если бы только захотел, то мог бы получать за передаваемую американцам информацию не одну тысячу долларов. Кстати, мне предлагали их на каждой явке, но я отказывался от них. Если и брал у американцев доллары, то это была только одна пятая или одна шестая часть предлагаемых ими денег. И брал я их не для себя, а для приобретения подарков, причем с таким расчетом, чтобы общая сумма вознаграждения не превышала половины моего месячного оклада. Это делалось с той целью, чтобы не вызывать подозрений у окружения о наличии и непомерной трате излишних денег и чтобы не попасть потом в поле зрения органов КГБ…

— До чего ж хитер этот Дмитрий Федорович! — покачав головой, вставил следователь.

— Таким и должен быть каждый разведчик! — постучав себя в грудь, парировал Поляков. — Вы знаете, что я много лет служил за границей, но ни я, ни жена никогда не были поражены распространенным среди советских граждан психозом шопинга и болезнью обогащения. А теперь о других, как вы выразились, заземленных мотивах, которые тоже сыграли свою роль в моем решении переступить порог совести. Это, конечно, и недовольство моим непосредственным руководством, которое недооценивало меня в течение пятнадцати лет после войны.

— И все же основные мотивы вы не назвали, — разочаровался следователь. — Оно и понятно: никто и никогда из изменников Родины не признавался в меркантильности и в желании пожить в свое удовольствие.

Генерал скорчил недовольную гримасу и, пожав плечами, укоризненно произнес:

— Но я же дал вам письменные показания! И я назвал там, что главная причина моего сотрудничества с американцами вытекает из-за внутреннего несогласия с рядом положений внешнеполитического курса СССР и из-за идеологических расхождений с руководством страны.

— Возможно, кто-то из завербованных агентов и имел политические мотивы. Но они не были определяющими. В основе всех известных мне предательствах лежали, как правило, меркантильные интересы. Это, кстати, подтверждал и бывший директор ЦРУ Ричард Хелмс. Вот послушайте, что он заявил в бытность вашего сотрудничества с американцами: «Я не думаю, чтобы хоть один русский перешел на нашу сторону по идеологическим соображениям…» Если вы пошли на предательство даже из-за того, что вас раздражал Хрущев, и вы затаили враждебность по отношению к нему, то зачем же было раскрывать американцам имена и фамилии сотен советских разведчиков и их агентов? Зачем было калечить судьбы этих людей? Меня и вас всегда учили быть преданными не Политбюро ЦК КПСС и не Хрущеву, а своей Родине. И какая бы она ни была, она — наша страна, она наша Родина. Вот о таких именно людях как вы, Дмитрий Федорович, очень хорошо и очень правильно сказал однажды профессор Оксфорда Джон Толкиен: «Есть категории людишек, которым достаточно сказать: что ж, страна, которую я любил, обречена — и любое предательство будет всегда морально оправдано…»

Поляков поморщился, сообразив, что его загоняют в угол.

— Но я, согласитесь, в процессе следствия никогда не оправдывался. Я, повторяю, на службу к американцам пошел не потому, что сделался жертвой их шантажа. Я пошел на контакт с ними по собственной инициативе из-за идейных и политических расхождений. Я был сознательным шпионом, шпионом по убеждению. Лишь незадолго до ареста я стал терять былую уверенность в благополучном исходе своего сотрудничества с американцами. В том, что это будет смертная казнь, я не сомневался тогда и внутренне был готов к ней. Оставаясь живым, я каждый день умираю от сознания того, что причиняю много мук своим близким. На последней встрече в Нью-Дели весной тысяча девятьсот восьмидесятого года Скотцко, как я уже говорил вам, предложил мне не возвращаться на родину. Он предложил тогда очень выгодные условия: должность советника ЦРУ по вопросам организации агентурной связи, присвоение звания полковника американской армии, высокую материальную обеспеченность как в процессе службы, так и в будущем, когда стану пенсионером. Что я ответил ему, вы знаете. Он, словно предчувствуя мой предстоящий арест, сказал на прощание: «Не поминайте меня лихом, Топхэт, я добивался от вас только одного: чтобы вы согласились комфортно доживать свой век в нашей стране. Мы, ваши коллеги, многому учились у вас и хотели бы и дальше учиться. Но, к большому сожалению, не вышло у меня убедить вас. Подумайте, — умолял он меня, — у вас есть еще время до отъезда. Как говорится, еще не вечер». Однако этот черный вечер наступил полтора года назад, когда меня арестовали. Можно было бы, конечно, еще до ареста убежать из России, но нельзя убежать от самого себя. Если бы даже я и убежал или остался тогда в Индии, то все равно все плохо бы кончилось: рано или поздно КГБ добрался бы до меня. Руки у чекистов длинные. Троцкого вон даже в Мексике достали…

— Не надо, Дмитрий Федорович, сравнивать себя с Троцким. Каждому достается свое. Между прочим, вы уже взяли свое. И даже больше, чем положено, как сказал однажды начальник политотдела ГРУ генерал Долин…

— Значит, вы тоже считаете, что я получил больше, чем положено? — упрекнул следователя Поляков. — Но вы же знаете, что я получил генеральский мундир, о котором говорил Долин, соответственно занимаемой должности.

— Скажите пожалуйста! — бросил в сердцах Духанин, разведя руками. — Он, видите ли, получил звание генерала по своей должности! Не надо мне пудрить мозги, Дмитрий Федорович! Знаем мы, как некоторые получают звания и должности! А тем более вы лично! Узнав после первой командировки о том, что резидент Бон [105] дал вам отрицательную характеристику [106] , вы просчитали все и в конце шестьдесят первого года решились предложить противнику свои услуги в надежде на то, что он, противник, в долгу не останется. И вы не обманулись в этом: ЦРУ взамен вашей ценной информации тоже подкармливало вас кое-чем и подставляло вам для вербовочных разработок своих разведчиков-дипломатов. То есть ЦРУ работало на ваш успех, на ваши продвижения по должности. Не без поддержки Изотова, конечно. После приобщенной в ваше личное дело характеристики Бона вы никогда бы не стали генералом. Об этом, кстати, вы показали на одном из допросов. Так ведь было, Дмитрий Федорович?