Государевы конюхи - читать онлайн книгу. Автор: Далия Трускиновская cтр.№ 41

— Как не понять!

— А теперь — за щи благодарствую. И идти мне надо. Оставайся с богом, дядя, доедай!

И с тем Стенька, пообедав на дармовщинку, выскочил из кабака.

Та, что прибегала ночью на бабичевский двор, унесла в мешке загадочную душегрею. Вот что понял Стенька из Пяткиного рассказа. Все совпадало: была душегрея — и нет ее, хоть весь дом обыщи!

А ведь Анюта какого-то княжича поминала, который якобы подослал его, Стеньку, за той душегреей, и была готова доказать, что душегрея им обоим примерещилась! Вот ведь до чего бабы лукавы!

Искренне радуясь тому, что не впутался в блуд с высокопоставленной боярыней, а всего лишь с ключницей, Стенька направился к Красному Звону. Путь был не близкий, и по дороге как раз случился Кремль.

А в Земском приказе меж тем появился странный челобитчик.

Он пришел ближе к обеду, когда и дьяки с подьячими, и писцы расходились по домам на часок-полтора. Поскольку после еды полагалось непременно вздремнуть, и человек, пренебрегающий послеобеденным сном, вызывал общее неодобрение, то даже самые яростные челобитчики, поняв, что время настало, уходили поесть.

Предвкушая не роскошную, но сытную трапезу, Деревнин трудился, не поднимая головы, и лишь привычное ухо отмечало — шум-гам притихает, стало быть, постылые челобитчики, они же — кормильцы-поильцы, убрались. Может, парочка еще осталась…

И тут он ощутил прикосновение к плечу.

— Давай челобитную, да поскорее, — дописывая последние на листе строки и не глядя на посетителя, сказал Деревнин.

— Я по иному делу, Гаврила Михайлыч.

Голос был знаком. Деревнин поднял голову и увидел Савельича, приказчика гостиной сотни купца Лукьяна Белянина.

Купец был человек уважаемый, Деревнин, бывало, с женой у него гащивал и у себя принимал. Так что посетитель заслуживал внимания.

— Выйдем-ка, — попросил приказчик.

И мудрый подьячий не стал допрашиваться, что за таинственность такая. Просто встал да и пошел на крыльцо, а Савельич — за ним.

Они отошли подальше от приказа и даже несколько спустились к Неглинной, чтобы уж точно лишние уши в ногах не путались.

— С чем Лукьян Романович прислал? — осведомился Деревнин. — Да говори скорее, холодно.

— Лукьян Романович твоей милости кланяется и просит быть в гости не замешкав, — все же чего-то опасаясь, отвечал приказчик. — И коли кого из своих с собой возьмешь, тоже неплохо будет. Чтобы выпивши одному не возвращаться.

Купцу было по средствам отправить подьячего домой в добротном возке, да тот возок ему и подарить вместе с лошадью. Разумный Савельич давал понять — дело такое, что лучше бы иметь при себе человека для охраны. И Деревнин его прекрасно понял.

— Скажи Лукьяну Романовичу — пусть к обеду ждет, — велел подьячий. — И хорошо бы велел изготовить калью утиную со сливами, это у ваших стряпух изумительно получается.

— Уж готова, — усмехнулся приказчик. — Твоей милости дожидается.

И пошел к Никольским воротам, как если бы ему в Кремль по делам надобно, а в Земский приказ так забежал, между делом…

У приказного крыльца Деревнину и попался Стенька.

Деревнин не то чтобы покровительствовал земскому ярыжке… Он видел Стенькино желание выбиться в люди, опять же — тот ходил по его делам за сущие гроши, и подьячий смекнул, что может за мелкие услуги рассчитаться обедом, тем более что Белянин просил взять с собой кого-то из своих.

— Ты вот что, Степа. Со мной обедать сейчас пойдешь. Понял? Подожди-ка, пока соберусь.

Сказал он это строго. Не сказал даже, а приказал.

Такие приказания Стенька готов был исполнять круглосуточно. И потому к выходу Деревнина уже торчал на опустевшем крыльце, всем видом показывая: готов служить государю ножом и ложкой!

Деревнин велел ему поймать извозчика. Этого народу в Москве было столько, что Стенька диву давался — неужто все они каждый день сыты бывают, и с лошадьми вместе? Вдвоем они сели в сани и покатили к Белянину.

Сторож у ворот был предупрежден. Их сразу, без расспросов, впустили на двор и повели наверх.

Дом у купца был знатный, о четырех ярусах. Имел купец не просто горницы, а особо — крестовую палату, столовую палату, свою опочивальню и для жены опочивальню, чтобы в пост и в указанные правилом дни спать раздельно, не смущая друг дружку.

Он встретил подьячего уже в самом доме, поклонился, как дорогому гостю. Поклонился и Деревнин — с достоинством. Стенька же едва лбом в пол не бухнул — до того соблазнительные запахи шли снизу, из поварни.

— Бью челом, да солью, да третьей — любовью! — как положено гостеприимному хозяину, сказал Белянин. — Кушанье поспело, добро пожаловать к нашему столу.

В углу столовой палаты стоял дорогой рукомой с тазом, персидской работы, мальчик в чистой рубахе полил на руки и поднес длинное полотенце.

Стол накрыт был знатно, а всего-то навсего для троих — самого хозяина и Деревнина со Стенькой.

— Анисовой? — спросил хозяин. — Березовую?

— Что? — удивился Деревнин.

— Вишневую? Гвоздичную? Дынную? — продолжал предлагать водки Белянин.

— Да ты этак всю азбуку переберешь! — обрадовался подьячий. — Березовая-то на чем? На бересте, поди?

— На почках.

Решили выпить полынной — вкус к еде разбудить. И тут же дверь открылась, вошла дородная, красивая хозяйка с подносом, на котором стояли три серебряные рюмки.

Купец, видать, все у себя дома завел на княжеский лад — и жена его, премного довольная тем, что ведет себя не хуже иной боярыни, а одета, может, и получше, поднесла водки сперва мужу, потом Деревнину, а напоследок, явно недоумевая, и Стеньке.

Деревнин в грязь лицом не ударил — поклонясь хозяйке и выпив, поцеловал ее в серединку накрашенных губ, почти их не касаясь.

Стенька же ограничился поклоном.

Хозяйка ушла, Лукьян Романович прочитал молитву, и мужчины сели за стол.

Их уже ждала первая перемена — окорок ветчинный со студнем, капуста квашеная, щучья и осетриная икра, грибы едва ль не всех известных Стеньке видов. Там же была коврига хорошего хлеба, из ржаной муки, куда добавлено ячменной. Хозяин отрезал каждому по широкому, в палец, ломтю — тем водку и закусили.

Мальчик принес горячее — заказанную Деревниным калью, а для купца со Стенькой — куричью кашу с ветчиной.

Не успели ложки на стол положить — тут же были поданы свежая верченая стерлядь, прямо с огня, круглый пирог-курник, заяц с лапшой, курица рафленая с сорочинским пшеном.

И только после разнообразных взваров, после одноблюдных оладий, величины немыслимой, политых патокой и присыпанных сверху сахаром, после овсяного киселя со сливками, так заполнившего чрево, что ни охнуть, ни вздохнуть, купец наконец счел возможным перейти к делу.