Государевы конюхи - читать онлайн книгу. Автор: Далия Трускиновская cтр.№ 270

Выкапывая из прошлого подробности, Стенька добрался и до того, что тайный розыск по делу Обнорских совпал по времени с его собственным розыском — как раз тогда ярыжка, свесив язык на плечо, гонялся по всей Москве за душегреей, в которую, статочно, лесные налетчики зашили кладовую роспись. Кончилась та погоня так, что и вспоминать тошно. Поэтому Стенька даже отодвинулся от Деревнина — сильно насолил ему тогда хитрый подьячий. Но нет худа без добра — Стенька, рассвирепев, принялся учиться грамоте и теперь вполне сносно писал, а читал и вовсе бойко. Отец Кондрат уж заманивал его в храм псаломщиком, но Стенька предпочел беготню на торгу и надежду на прекрасное будущее.

Он по-прежнему мечтал стать подьячим — сперва неверстанным, без оклада денежного содержания, но ведь совсем дураком нужно быть подьячему, чтобы в приказе — да не прокормиться. Вон Аникушка Давыдов — давно ли взяли, а уж кунью шубу купил. Правда, у Аникушки родня; там, поди, старшие решили, что не дадут ему пропасть, пока в люди не выбьется; у Стеньки же никаких кормильцев нет. Но велик Господь, и если ему для чего-то нужно, чтобы земский ярыжка Аксентьев вышел в подьячие, то и пропитание пошлет, и одежонкой обеспечит.

До Большого Кисельного ехать было далеко — Стенька много чего успел передумать.

Жил Родион Хотетовский неподалеку от Сретенских ворот, как раз за Рождественской обителью. Смолоду служил в стольниках, потом его хорошо женили, отправили воеводой на хлебное место. Вернулся он несколько лет спустя, обзавелся хорошим домом, стал рачительным хозяином и о продвижении по службе более не беспокоился.

Это был высокий крепкий мужчина, и ежели отец его, старец Акила, был таков, то непонятно, как же он в своем затворе помещался. Встретил Хотетовский незваного гостя в горнице, одетый по-домашнему — в полосатый тафтяный зипун по колено, в рудо-желтую рубаху, в синие порты, в пестрые короткие ичедыги.

Деревнин прежде всего обратился лицом к образам и прочитал вполголоса, очень отчетливо, тропарь Кресту. Потом лишь повернулся к хозяину и с поклоном пожелал мира дому сему.

— Садись, добрый человек, — предложил Хотетовский и указал Деревнину на тяжелый стул с резными ножками, с высокой спинкой, Стеньке же, определив в нем подчиненного, — скамью под окошком.

По одной повадке, решительной и самоуверенной, можно было признать в Хотетовском бывшего воеводу, своевольно правившего небольшим и бестолковым городишкой, откуда до Москвы полгода добираться, городишкой, который, по сути, лишь огромный острог в опасном, но нужном государю месте.

Деревнин неторопливо сел и оправил полы однорядки. Хозяин крикнул, чтобы принесли угощение, и тогда только уселся сам напротив.

— Вижу, батька мой прислал. Какая ему во мне нужда? И как тебя, господин подьячий, звать-величать?

— А звать меня Гаврилой Михайловичем, Родион Яковлевич, — сказал на это Деревнин. — А прислал меня честный инок Акила, потому что я веду розыск по делу об убиении младенца, племянницы твоей Агафьи сыночка. И просил он тебя вывести ко мне девку, что бежала с троекуровского двора и сказывала, будто боярыня ее пропала.

— Так я и знал, что он не утерпит, сам за это дело возьмется…

Помолчали. Вошла сама хозяйка, дородная и румяная, с подносом, поставила поднос на стол, поклонилась гостю, в котором сразу определила человека значительного. Стенька остался без поклона. Но его утешило угощение — три чарочки, высокая сулея темного стекла, миска с жирными пирогами.

Хозяйка была встревожена, смотрела на мужа с немым вопросом в глазах.

— Приведи Лукерью, — велел муж. — Да присмотри, чтобы за дверью никто не околачивался.

Хозяйка молча поклонилась мужу и вышла.

Стенька быстро вынул и привел в боевую готовность свое хозяйство — несколько листов бумаги и перницу с двумя перьями достал из-за пазухи, отцепил от пояса чернильницу, которую теперь таскал за собой всюду, к великой потехе прочих ярыжек. Пристроив бумагу на колене, он изготовился записывать отбираемую Деревниным сказку.

Несколько спустя вошла красивая девка лет восемнадцати, одетая не просто нарядно, а богато. Головная ее повязка была густо расшита жемчугом, на высокой груди в несколько рядов лежали ожерелья, зарукавники тоже были сплошь жемчужными. Длинные и широкие рукава зеленого летника были тяжелы от золотного шитья и жемчуга. Коли не знать, что комнатная девка, можно и за боярышню принять.

— Поди сюда, Лукерья, — сказал Хотетовский. — Вот этому человеку все расскажи как на духу. Звать его Гаврила Михайлович. Он нарочно для тебя из Земского приказа приехал. Троекуров про то не знает. А ты, Гаврила Михайлович, спрашивай. Бабы — дуры, коли точно не спросить, путных речей не дождешься.

Деревнин умел разговаривать с бабами и девками.

— Ты, голубушка, меня не бойся, — так начал он издалека. — Невиновному человеку от нас обиды не бывает, а коли кто доброе дело сделал, тех еще и наградим. Наградим, Родион Яковлевич?

— Коли не врет, наградим. Моя Семеновна мастерица дворовых девок замуж отдавать.

Стенька видел красавицу сбоку и уловил движение — гладко причесанная головка вздернулась, как если бы девка решила показать норов. Понятное дело, подумал Стенька, ей такой жених, какой дворовой девке годен, не по душе.

Деревнин уразумел это не хуже Стеньки.

— Силком под венец не поведем, — успокоил девушку Деревнин. — Такой красавице не скоро жениха под стать найдешь. Сказывали, боярыня тебя любит и холит.

— Да…

— Ну так начнем же, голубушка моя, с самого начала. Отправилась, стало быть, ты на богомолье…

— Так, батюшка мой, на богомолье…

Стенька удивился — Деревнин, говоривший мягко и уважительно, нагнал на девку больше страха, чем сердитый Хотетовский. Впрочем, Хотетовского она непременно раньше встречала и слышала о нем от своей боярыни, а Деревнин был для теремной затворницы человеком новым.

— И куда же?

— В Новодевичью обитель, пешком.

Стенька удивился — там же верст пять, ну шесть, что ж это за богомольный поход? И сразу догадался — для комнатной девки, которую и со двора-то разве что в храм Божий выпускают, и то — не выходя из Кремля, Новодевичья обитель уже на краю света, особливо коли пешком идти.

— Сказывали, по обету ходила?

— Да… за боярыню мою… Молилась, чтобы ей Господь еще ребеночка послал…

— И долго ты там пробыла?

— Меня на три дня отпустили. А пришла — Господи, что деется… Все ревмя ревут… Ивановну, мамку, и Аграфену, и Аксюшеньку, и Анну Петровну — всех забрали!.. Всех, кто за боярыней моей и за дитятком ходил!

Лукерья опустилась на колени перед Деревниным и заплакала.

— Батюшка мой, — вымолвила она сквозь слезы, — найди ты злодея! Не виноваты мы, вот те крест, не виноваты! Илюшеньку пуще жизни своей берегли!