– Вот, государь, – сбросил слуга с плеч мешок.
Поклажа с глухим стуком примяла разросшийся клевер.
– Здесь двадцать тысяч лир, – объявил герцог. – Надеюсь, что они послужат нам примирением. Чего же делить старым друзьям? Нас связывает немало доброго. Неужели нам нечего вспомнить? – широко улыбался Чезаре, входя в роль добродушного хозяина. – Давай сделаем вот что, я приглашаю на пир по случаю взятию Урбино тебя и пятерых твоих друзей. Не забудь пригласить барона Саундера. Во время праздника я отдам вам остальные деньги. Тебя устроит такой ответ?
– Я с радостью принимаю ваше приглашение, ваше высочество, – отвечал кондотьер. – Мы бы не хотели ссориться с вами.
– А теперь давай обнимемся, как старые добрые друзья, какими были все эти годы. – Раскинув руки, Чезаре постучал по доспехам, отозвавшимся металлическим стуком, и невольно крякнул, ощутив на своих плечах стальные рыцарские перчатки. – А ты силен… Без такого кондотьера, как ты, мое воинство было бы неполным. А теперь мне нужно возвращаться. Следует отдать распоряжение, чтобы достойно встретить своих братьев.
* * *
Чезаре Борджиа славился своими пирами на всю Италию. Единственный, кто сумел бы с ним посоперничать в хлебосольности, был миланский герцог Сфорца, плененный французским королем Людовиком Двенадцатым. Но сейчас он находился в тюрьме для государственных преступников близ Парижа.
Из Рима в крепость Синигаглию, где планировалось провести пир, был выписан большой оркестр из Ватиканского дворца, к которому добавилось восемнадцать саксонских виолончелистов и скрипачей; прибыли трубодуры из Турина и полсотни барабанщиков; особой находкой считались шесть флорентийцев, искусно играющих на флейте. Из Венеции был выписан хор сладкоголосых кастратов, а из Неаполя три архитектора – устроители предстоящего празднества, которые по прибытии в крепость сразу же взялись за работу, установив в самом огромном зале трехъярусную сцену для музыкантов. Из Рима прибыло пять художников и три дюжины портных, которым в кратчайшие сроки вменялось для предстоящего празднества изготовить несколько сотен масок и сказочные костюмы. Представление обещало быть грандиозным.
Наконец к назначенному сроку к крепости стали съезжаться гости в каретах, встречаемые пушечными выстрелами. В городе то и дело бухали раскаты салютов, заставляя горожан в восторге задирать головы в ночное небо. По городу, веселя прохожих, бегали шуты с бубенцами на колпаках и во все стороны корчили рожицы и выставляли языки. Трубадуры гудели так, что у горожан от нескончаемого гула закладывало в ушах, а барабанный бой был столь яростным и оглушительным, что заглушал набат соборного колокола. Весь город превратился в один сплошной карнавал: по улицам, обрядившись в карнавальные костюмы и спрятав лица под масками, шествовали жители и прибывшие гости.
К исходу суток, когда приглашенные гости уже рассаживались за столы, подъехали кондотьеры во главе с командующим Вителлоццо Вителли. Осторожно, чтобы не зашибить разгулявшегося паяца, кондотьеры аккуратно проехали верхом через толпы веселящихся, прямиком к герцогскому дворцу.
Встречать кондотьеров вышел сам герцог Чезаре Борджиа, одетый по случая праздника в парадные одежды. Раскрасневшийся, изрядно хмельной, стоя на высоком каменном крыльце дворца, он в хитроватый прищур разглядывал приближающихся наемников. И когда кондотьеры браво спешились, привязали коней к столбу, он спустился на одну ступень, тем самым оказывая гостям еще большую честь, и громко, едва ли не перекрикивая ликующую толпу, воскликнул:
– Дорогие мои братья! Вы даже не представляете, как я вас рад видеть. Без вас мой стол пустой и вино горькое. – Повернувшись к адъютанту, стоявшему рядом, спросил: – Ты приготовил для моих дорогих гостей подарок?
– Да, светлейший государь, – поклонился граф д’Барьтенья. – Как вы и велели.
– Хорошо… Все это потом, – отмахнулся Чезаре, – а сейчас за стол! На пир! – Ласково приобняв подошедшего Вителли, молвил: – Надеюсь, что за этим роскошным столом ты позабудешь обо всех наших недоразумениях.
– Я тоже на это рассчитываю, герцог, – отвечал кондотьер, сдержанно улыбнувшись, и, увлекаемый Чезаре, направился в огромный зал для пиров, где уже разместились гости.
Прибывших кондотьеров Чезаре Борджиа разместил по правую руку от себя: лучшая награда, на которую мог рассчитывать придворный. Похоже, что Вителлоццо был доволен оказанной честью и принялся охотно раскланиваться с именитыми гостями, ощущая на себе повышенное внимание. Среди приглашенных, уложив волосы в высокую прическу, сидела графиня Бенквинуто, с которой он познакомился в замке Ареццо. Однако возникшая между ними симпатия не дошла дальше крепкого поцелуя в темном коридоре ее фамильного замка, и сейчас отважный кондотьер был преисполнен решимости развить первоначальный успех. Благо, что этому способствовали весьма существенные обстоятельства – отсутствие ее ревнивого мужа. Графиня сидела за одним с ним столом, сразу напротив, взгляд голубых глаз пленял, но это был самый сладостный плен, в который когда-либо попадал отважный конкистадор.
Подняв огромный кубок с вином, наполненный до самых краев, герцог зычным голосом, перекрывая веселье, воцарившееся за столом, торжественно произнес:
– Я приветствую своих дорогих друзей кондотьеров. И хотел бы выпить за здоровье своего друга и за их предводителя синьора Вителли. Не будь его рядом, у меня не было бы тех блистательных побед, что прославили мое имя и все мое воинство.
– Благодарю, светлейший государь.
Над столом торжественно и сильно зазвучал звон бокалов, пролитое вино заливало столы, оно капало на праздничные камзолы, что только забавляло гостей и приносило им большего веселья.
– Ешьте, пейте, дорогие друзья, все для вашего веселья! Если вам не понравилось мое угощение, можете взять меня к себе в солдаты.
Шутка была оценена, переглянувшись, кондотьеры весело заулыбались, представив Чезаре штурмующим вражеский редут. Из него получился бы весьма неплохой солдат – мужества и силы ему не занимать.
Графиня, перегнувшись через стол, так что обзору Вителли предстала великолепная грудь с небольшой родинкой, произнесла томным голосом:
– Синьор Вителли, сегодня я одна. Приходите ко мне, я буду в правом крыле дворца.
Графиня благоухала, как королевская оранжерея, запах ее волос волновал, от грудного бархатного голоса кружилась голова; улыбка такой женщины способна размягчить даже камень, а что говорить о сердце солдата, не избалованного любовью.
Вителли на мгновение онемел, поглаживая взглядом мраморную кожу женщины.
– Так вы придете?
Окунувшись в бездну темно-синих глаз, отважный кондотьер едва не утонул.
– И вы еще спрашиваете, – подсевшим голосом спросил Вителли, невольно скосив взгляд в разрез платья графини, прямо на взволнованно поднимающуюся грудь. – Даже если бы меня рвали на тысячи кусков, я бы все равно нашел время, чтобы явиться к вам и поцеловать ваши ноги, – прошептал граф.