– Пока все правильно.
Ребус, который так и не решился сесть на стул, прислонился к подоконнику и, слегка откинувшись назад, сложил руки на груди.
– Вы были знакомы с мисс Бальфур? – спросил он.
– При встрече мы здоровались.
– Она жила рядом с вами почти целый год, – заметил Ребус.
– Эдинбург есть Эдинбург, инспектор. Я прожил в этой квартире почти тридцать лет, – перебрался сюда сразу после смерти жены. Вроде достаточно времени, чтобы познакомиться с соседями. Но они слишком часто переезжают. Пока ждешь случая, их и след простыл. – Он пожал плечами и добавил: – А потом уже ничего не ждешь.
– Это очень печально, – вставила Хейс.
– А там, где живете вы, разве по-другому?
– Давайте лучше вернемся к делу, ради которого мы вас побеспокоили, – перебил Ребус. Оторвавшись от подоконника, он подошел к столу и оперся на него руками, глядя на собранные в кучку фрагменты головоломки, которые профессор еще не поставил на место.
– Да, да, разумеется, – сказал Девлин.
– В тот день, когда исчезла Филиппа… Вы сказали, что провели весь вечер дома и не слышали ничего подозрительного?
Девлин поднял голову и посмотрел в потолок, словно обдумывая последнее слово.
– Ничего, – сказал он после небольшой паузы.
– И ничего не видели?
– Абсолютно.
Хейс его ответы явно раздражали, и она сильнее заерзала на стуле. Ребус уселся напротив и попытался поймать ее взгляд, но Хейс уже задала свой вопрос:
– У вас были какие-нибудь конфликты с мисс Бальфур?
– А из-за чего бы нам конфликтовать, скажите на милость?
– Теперь уже не из-за чего, сэр, – холодно ответила Хейс.
Девлин смерил ее неприязненным взглядом и повернулся к Ребусу.
– Я вижу, вас заинтересовал мой стол, инспектор, – сказал он.
Ребус с удивлением обнаружил, что машинально поглаживает кончиками пальцев чуть шероховатую столешницу.
– Начало девятнадцатого века, – продолжал Девлин. – Этот стол сделал своими руками один ученый- анатом. – Он бросил быстрый взгляд в сторону Хейс, потом снова посмотрел на Ребуса. – Видите ли, я кое- что вспомнил, но мне кажется – это вряд ли может иметь какое-то значение.
– Что же, сэр?
– Я видел человека, который стоял напротив нашего дома.
Ребус знал, что хочет сказать Хейс, и поспешил ее опередить:
– Когда это было?
– Дня за два до того, как пропала мисс Бальфур. И накануне ее исчезновения тоже. – Девлин слегка повел плечами. Судя по этому движению, он прекрасно понимал, какой эффект возымели на слушателей его слова. Хейс побагровела. Ей так и хотелось крикнуть: «Почему ты не сказал об этом сразу, старый хрыч?!»
Ребус взял себя в руки и спросил совершенно спокойно:
– Он стоял на противоположном тротуаре?
– Именно.
– Вы хорошо его рассмотрели? Можете его описать?
Девлин снова пожал плечами.
– Лет двадцати с небольшим, волосы темные, короткие… не слишком короткие, просто аккуратно подстрижены.
– Может быть, это кто-то из соседей? – предположил Ребус.
– Я не знаю, я просто говорю, что видел. Мне показалось, этот парень кого-то ждет, но я не уверен. Во всяком случае, он пару раз смотрел на часы.
– Это не мог быть бойфренд мисс Бальфур?
– Ее ухажер? О нет, Дэвида я знаю…
– Вы знаете Дэвида Костелло? – переспросил Ребус, продолжая рассматривать головоломку.
– Несколько раз разговаривал с ним, только и всего. Когда мы сталкивались в подъезде. Приятный молодой человек…
– Как он был одет? – спросила Хейс.
– Кто? Дэвид?
– Нет, человек, которого вы видели на улице. – Хейс сопроводила свои слова самым свирепым взглядом, но Девлина это, похоже, только позабавило.
– На нем были брюки и куртка, – сказал он и покосился на свою растянутую кофту. – Точнее сказать не могу, так как не слежу за современной модой.
Ребус знал, что профессор Девлин говорит правду. Четырнадцать лет назад он ходил в точно такой же растянутой и застиранной кофте, которую поддевал под бледно-зеленый хирургический халат. Кроме того, он носил галстук-«бабочку», которая постоянно съезжала то на одну, то на другую сторону. Просто поразительно, подумал Ребус, как врезалось в память то первое вскрытие: картины, запахи, звуки, которые должны были стать привычными. Скрежет металла по кости, негромкое потрескивание рассекаемой скальпелем кожи… Своеобразное чувство юмора, свойственное некоторым патологоанатомам, заставляло их превращать каждое вскрытие, на котором присутствовали детективы-новички, в настоящий спектакль со всеми спецэффектами, но Девлин никогда так не поступал. Он целиком сосредотачивался на трупе, словно в прозекторской больше никого не было, и исполнял свою работу с почти ритуальной точностью и пиететом.
– Как вам кажется, – спросил Ребус, – быть может, вы сумеете дать нам более подробное описание, если немного подумаете?
– Я в этом сомневаюсь, инспектор, но если это так важно, я, разумеется, попытаюсь.
– Расследование только началось, сэр. Вы же сами знаете, что на первом этапе мы не вправе пренебрегать ни одной мелочью.
Ребус говорил с Девлином как с коллегой-профессионалом, и это сработало.
– Мы можем попробовать составить фоторобот, – продолжал Ребус. – И если это окажется кто-то из соседей или человек, которого здесь хорошо знают, это очень облегчит нам жизнь.
– Гм-м, звучит разумно, – согласился Девлин.
Решив ковать железо, пока горячо, Ребус достал мобильный телефон и позвонил в Гэйфилдский участок. Договорившись о встрече с полицейским художником на завтрашнее утро, он спросил у Девлина, не нужно ли прислать за ним машину.
– Мне кажется, я в состоянии сам найти дорогу, – проворчал профессор. – Песок из меня пока не сыплется.
Однако, провожая двух детективов к выходу, он двигался как на ходулях, словно после двадцати минут сидения за столом его суставы перестали сгибаться.
– Еще раз большое спасибо, сэр, – сказал Ребус, пожимая Девлину руку на прощание.
В ответ профессор только кивнул, стараясь не смотреть на Хейс, которая не проявляла никакого желания выразить ему свою благодарность за своевременно сообщенные сведения. Уже за дверью, когда они поднимались к следующей площадке, она пробормотала несколько слов, которые Ребус не расслышал.
– Что-что?
– Я сказала – чертовы мужики!… – Она немного помолчала и добавила: – Я не имею в виду вас, сэр.
Ребус промолчал – ему хотелось, чтобы Хейс высказала то, что было у нее на душе.