Еще жива - читать онлайн книгу. Автор: Алекс Адамс cтр.№ 18

— Да, — говорю я.

Он ждет.

— Она цвета карамели.

Мои руки поднимаются и сжимаются на невидимых ручках. И замирают. Потом падают и массируют колени.

— Мы делаем это каждую неделю без всяких изменений.

— Вы посмотрели на ее дно?

— Да.

— И?..

— Она была сделана где угодно, только не в Китае. Теперь я это знаю.

Мы натянуто улыбаемся.

— Как вы думаете, что там внутри? — спрашивает он.

— У меня нет каких-либо предположений. Вероятно, ничего.

— Вам это неинтересно?

— Нет, — лгу я.

— Однако кое-какие изменения произошли: на этой неделе вы взглянули на ее дно. Я бы хотел, чтобы в следующий раз вы посмотрели, что там внутри. Что вы скажете на этот счет?

Мои ладони сжимаются в кулаки.

— Хорошо.

Сейчас

Рассвет явился в том же сером плаще, что и всегда в эти дни. Оттенки голубого ему бы пошли больше, а также розовый и персиковый, поскольку где-то там уже весна, должна быть весна. Мои глаза охотно распахиваются в приятном ощущении отсутствия тошноты и от менее приятного дробного стука внутри моего черепа, похожего на беспорядочные сигналы азбуки Морзе. Прижав руки к животу, я слегка надавливаю, и мои мышцы напрягаются в ответ. Вогнутый, но теперь ближе к плоскому, чем раньше.

— Аминокислоты.

— Что?

Мой захватчик согнулся у пола, прикрепляя провода к куску блестящего пластилина, величиной с сигаретную пачку.

— Ты все еще хочешь спасти свою подругу?

— Да, — хриплю я в ответ.

— Тогда приглашаю тебя с собой, — говорит он, не глядя на меня.

— А что аминокислоты?

— Это строительные кирпичики всего живого. Соединенные в правильном порядке, они образуют протеины. ДНК построена из аминокислот. Скорее всего, они убили ее и съели. В человеческой плоти заключены необходимые им аминокислоты.

— Ты не можешь этого знать.

— У тебя менструация?

— Что?

— Ты зла. Женщины часто злы, когда у них менструация. Дело в гормонах.

Я растираю голову, пока стук внутри не стихает до легкого тиканья.

— Откуда ты?

— Из Швейцарии.

— Хорошим манерам вас там не учат?

Он продолжает манипуляции со своими кусками пластилина.

— Теперь там ничему не учат. Моей страны больше нет. И моего народа тоже.

Суровые края породили этого человека. Он как его родные Альпы в миниатюре: тверд, несгибаем и жесток.

Поднимаюсь сама, затем поднимаю свой рюкзак. И выхожу.

Я собираюсь спасти Лизу. Если я этого не сделаю, то ребенку, который растет внутри меня, не на что надеяться. Я должна быть способна спасать.

Тогда

Сиреневая бумага не прибавляет Стиффи привлекательности, но Бен так хочет.

— Яркий цвет привлечет внимание людей, — говорит он.

Кто я такая, чтобы спорить? Я питаю симпатию к этому комку оранжевой шерсти, который сдержанно отвечает мне взаимностью. Моток скотча ложится сверху на пачку бумажек.

— Расклеивай их повсюду. Клей сверху на другие объявления о потерянных животных, если больше некуда.

Он уходит, чтобы совать свои объявления каждому встречному. Сиреневые бумажки летят на землю, но Бен не замечает, что люди принимают его за очередного надоедливого бездельника, раздающего рекламу.

Я отправляюсь в другую сторону, развешивая объявления с мордой Стиффи на стенах и столбах, как это более принято. Я улыбаюсь каким-то встречным, но они отводят взгляд, сосредоточившись на собственных проблемах. В конце квартала я поворачиваю назад. Именно таков наш уговор. Бен и я встречаемся на середине пути, около нашего дома.

Его верхняя губа дергается под шелушащимся носом. Я спрашиваю, как он, и Бен пожимает плечами.

— Холодно, — говорит он. — И, думаю, я, наверное, беременный, потому что постоянно блюю в туалете. Или думаю об этом.

Его смех похож на гусиное гоготанье.

— Но все равно теперь я рад, потому что кто-нибудь найдет Стиффи. К этому вечеру он будет дома, я это знаю.

Он ошибается. Объявления не дали ничего, кроме того, что несколько человек звонили и грубили, а один с корейским акцентом расспрашивал про работу. Стиффи объявился через неделю, тощий, растрепанный и грязный после каких-то одному ему известных приключений. Он вальяжно вошел через мое окно со своим обычным безразличием ко всему и уселся напротив вазы.

Нечто холодное и скользкое шевельнулось у меня внутри.

— Стиффи.

Обычно кот поднимает на меня глаза, трется о ноги, издает звуки, означающие, что он не прочь поесть. Но на этот раз он меня как будто не слышит. Когда я подхожу к нему, Стиффи шипит, отскакивает в сторону, совсем не как тот кот, которого я знала. Я закрываю окно и звоню Бену. Телефонные звонки раздаются в режиме стерео: сквозь пол и у меня в ухе. Девять гудков. Я набираю снова. Еще три, и он наконец берет трубку.

— Не клади трубку.

Из его горла вырываются такие звуки, будто он пытается откашлять ком шерсти.

— Не могу остановить рвоту.

Но ему все же удается это, когда я сообщаю, что его кот у меня.

Через минуту Бен уже вваливается ко мне в двери, бледный, как воск, со смрадным дыханием.

— Стиффи!

Он кидается обнять своего кота.

Бен уходит пружинящей походкой. Последнее, что я вижу, прежде чем они скрываются, — это немигающие, широко открытые глаза мармеладного кота, который смотрит на вазу через плечо своего хозяина.

Сейчас

Новая физиология повлекла за собой изменения, затронувшие все стороны жизни. Человеческие существа, зараженные «конем белым», мутировали непредсказуемым образом. Девяносто процентов умерли. Из оставшихся десяти половина, вероятно, была невосприимчива к заболеванию. Мутации остальной части оказались совместимы с жизнью. Если только человека не вынуждают карьерные устремления или другие стимулы, такие как жгучее желание выйти на следующий уровень в компьютерной игре, люди по-прежнему ведут дневной образ жизни. Нет, мы, конечно, можем стать ночными существами, но это не идет ни в какое сравнение с удовольствием от ночного сна.

Но в этом остатке мира некоторые представители задыхающегося в предсмертных судорогах человечества теперь охотятся по ночам. А это значит, что днем они спят…

Существо, бывшее когда-то женщиной, подергивается во сне, как спящая собака. Достаточно ли в ней осталось человеческого, чтобы ей снился умопомрачительный шоп-тур в Милан, или же ее сознание откатилось до первичного бульона, где ее одноклеточное тело продвигается с помощью жгутиков к очередной порции пищи?