Убийство на Неглинной - читать онлайн книгу. Автор: Фридрих Незнанский cтр.№ 47

– Слушай, я видел, конечно, нахалов, но…

– Момент, Костя. Я ведь не жалуюсь, что ты из меня сделал фактическую затычку для всех дыр, образующихся по вашей милости? Где ваши отличные следователи, которыми так гордилась советская еще юриспруденция, а? Молчишь. Тогда помогай. Мне ж на осаду этой крепости неделя, может, потребуется, а тебе – всего парочка проникновенных фраз. Ну? Будь человеком! Я ж только с поезда. Даже толком пожрать не успел. Все о своей «конторе» пекусь, будь она неладна!

– Уговорил, – смирился Меркулов и снял трубку.

Уже первые сказанные слова, на которые Константин Дмитриевич был великий мастер, показали, что дело, кажется, клеится, а короткие паузы, перемежаемые задумчивыми «да-да», подтвердили первое предположение. Турецкий поднялся, и Меркулов, посмотрев на него поверх очков, махнул рукой: мол, давай катись отсюда, действуй!

Квартира Нечаевых не могла бы похвастаться обжитым видом, какой бывает там, где проживают озабоченные бытом люди. Мебель в этой, судя по планировке, трехкомнатной квартире имелась самая необходимая и несла на себе отпечаток официальной казенщины. Все в одном строгом стиле, будто в гостинице, ничего лишнего, на чем обычно и отдыхает глаз. Все целесообразно. Стандартные картинки на стенах – пейзажи и натюрморты в соцреалистическом ключе. Стулья вплотную придвинуты к столу, застланному тяжелой коричневой скатертью. В большой хрустальной вазе десятка полтора приувядших гвоздик.

Турецкий обратил внимание, что небольшое настенное зеркало в прихожей, напротив вешалки, затянуто темной марлей.

Инесса Алексеевна, вопреки представлению Александра Борисовича, оказалась женщиной невидной, как говорят в таких случаях, серенькой. Невысокого роста, с пепельным узлом волос на макушке, в темном, обтягивающем в общем очень даже неплохую фигурку платье. На узких плечах невесомый – это Турецкий знал – оренбургский платок. Точнее, пушистая такая шаль. Когда-то с Урала, из командировки, привез такой же Ирине, она была очень довольна.

Вот, кстати, примчался из командировки, а домой едва позвонить успел, просто сказать, что уже в Москве. А ведь суббота, мог бы и с семьей провести…

– Я вас слушаю, Александр Борисович, – сказала женщина тихим, приятным голосом. – Мне звонил о вас прокурор. Берите стул, садитесь.

– Заместитель генерального звонил вам, – поправил ее Турецкий.

– Это в данный момент несущественно. В чем должна заключаться моя помощь следствию? Вы хотите допросить меня?

– В данный момент в официальном допросе нет необходимости. Мы это сделаем позже. И признаем вас потерпевшей по этому делу. Для того чтобы правильно оценить некоторые факты, сопутствующие совершенному преступлению, мне надо знать о том, что предшествовало той трагедии, что произошла вчера. Я прошу вас, как это вам, вероятно, ни трудно, все-таки постараться рассказать мне о вчерашнем дне. Я имею в виду утро. Было ли вам известно о планах Михаила Гавриловича? Куда он собирался ехать? Чем он был озабочен? Понимаете, Инесса Алексеевна, мне нужно знать условия, чтобы успешно решить задачу. А имеющиеся всякие иксы и игреки пусть сейчас вас не смущают, это уж по моей части.

Турецкий заметил, как невольная улыбка скользнула по губам женщины, и чуть улыбнулся сам. Она же была учительницей – это известно. Поэтому он и тон выбрал такой: давайте, мол, попробуем вместе решить эту сложную задачку.

Она кивнула и начала рассказывать. Потом вдруг спохватилась и, сославшись на свою понятную забывчивость, предложила чаю. Турецкий охотно согласился. Водка и бутерброды с соленой рыбой, завернутые в целлофан, остались в сумке на работе. Утром было не до них, а потом просто забыл. Значит, теперь уже до вечера…

Инесса Алексеевна вышла на кухню, продолжая рассказывать, и Александр Борисович последовал за ней. Тут же, за кухонным столом, и завершили разговор, пили чай с домашними пирожками, начиненными картошкой с жареным луком. И беседа получилась достаточно обстоятельной, спокойной, без надрыва, чего, в общем, побаивался поначалу Турецкий. Было видно, что женщина уже как-то успокоилась. Или смирилась. Походя заметила, оглядывая стены, что жизнь среди них не сложилась и она теперь без всякого сожаления поменяет эту квартиру на меньшую, зачем ей такой велотрек!… Что ж, в этом была своя логика.

В Инессе Алексеевне конечно же крепко сидела учительница. Это проявлялось во всем: в манере излагать мысли – четко и бескомпромиссно, в собственном взгляде на вещи и события, в оценке поступков и однозначности суждений. Точно так же, как понял Турецкий, с тех же позиций судила она и мужа. Человек несомненно умный и деятельный, он в то же время в сугубо личном, духовном плане оставался глубоким провинциалом. Его привлекали всякие блестящие штучки – популярность, особенно в так называемой светской среде, где тусуется малообразованная и пошлая публика, состоящая из молодых нуворишей и кафешантанных певичек; он постоянно принимал всю эту фальшь за чистый и благородный металл, тянулся к ним, теряя свое природное благородство, заменой которому все более и более становилось самомнение. После нескольких неприятных разговоров на эту тему, когда Инессе Алексеевне приходилось в самом прямом смысле брать мужа за руку, объясняя, что так поступать в его положении ему не следовало бы, она перестала посещать с ним эти тусовки – последнее слово она произносила с откровенной брезгливостью. Она, но не он. Он говорил о каком-то имидже, харизме. Но ведь это все пустое, не правда ли? Гораздо сложнее сохранить данное тебе от Бога, нежели накопить подсовываемое дьяволом…

Что же касается последнего утра, то разговор коснулся как раз этой темы, отчего Михаил Гаврилович неожиданно взвился и наговорил целую кучу дерзостей. Вероятно, если бы не случилось непоправимой беды, он бы скоро отошел и уже днем позвонил бы с извинениями, как это часто случалось, особенно в последнее время, уже здесь, в Москве. Нет, она прекрасно понимала всю трудность его работы, нервы и все прочее, но и отступать со своих позиций не собиралась, поскольку считала их абсолютно правильными. Ведь и он же соглашался с ней, в конце концов.

На вопрос Турецкого, не помнит ли она, какие дела были у мужа с утра в банке, Инесса даже удивилась:

– Но он собирался на работу, и Геннадию Борисовичу, своему телохранителю, поднявшемуся за ним в квартиру, так и сказал: едем на службу. А вот почему он оказался возле банка? Очень странно!

– Я задаю этот вопрос вот с какой целью, – сказал следователь. – Во всей этой весьма печальной истории есть один необъяснимый факт. Дело в том, что выстрелы раздались из окна дома напротив банка. А квартира, из которой стреляли, принадлежит певице Айне Дайкуте. Может… – он даже запнулся, увидев, как мгновенно налилось ненавистью лицо Инессы.

– Опять эта… с-сука! – почти прошипела она. – Значит, это он к ней собрался?! Какой мерзавец! А ведь вот здесь, у моих ног, так клялся, так божился! Нет, это невозможно…

Преображение было настолько разительным, что Турецкому стало вдруг не по себе. Действительно, надо крепко ненавидеть, чтоб так сорваться. Так разоблачить свою душу…