– Все!
– Не могли побольше заляпать… – недовольно сказал Чернов. – Я ж теперь очумею всю квартиру осматривать… – Затем он поставил свой чемодан на пол и щелкнул замками.
Слесарь оживился:
– Мне страсть как интересно посмотреть, чего у эксперта в чемодане! – сказал он. – Я этого даже в кино ни разу не видал…
Карп открыл чемодан, и взорам присутствующих открылся большой набор инструментов и… большая пластиковая бутылка пива. Управдом удивленно хмыкнул, Грачев и Попков усмехнулись, а Пухов вдруг завистливо проговорил:
– Ух ты! Двухлитровая… А в мой такая не влезает… – И он с сожалением посмотрел на стоящий у своих ног плоский металлический ящичек с инструментами.
Криминалист Чернов между тем достал увесистый современный фотоаппарат и принялся делать снимки поваленной мебели.
– Слушай, капитан! – сказал ему Грачев. – Начни с туалета, а? Там на бачке след остался…
Карп послушно опустил камеру, взял свою криминалистическую «лабораторию» и, не закрывая, перенес ее в указанное старлеем место.
– Так-так… – произнес он, увидев след. – Это уже что-то… – Карп Чернов достал из криминалистического чемодана линейку, положил ее на бачок и несколько раз щелкнул вспыхивающим, как молния, фотоаппаратом. Затем, взяв в одну руку пинцет, в другую – пустой целлофановый пакетик, он принялся счищать частицы желтоватого грунта, которые, собственно, и составляли след. Закончив это дело, Карп положил пакетик в чемодан и, оглядев присутствующих, сказал:
– Все, господа следователи, составляйте протокол осмотра и изъятия вещдоков, а я пивка хлебну! А то у меня руки что-то трясутся после вчерашнего…
Герман вышел из подъезда и отправился на пустырь, который, по Таниным словам, должен был находиться за домом.
«Сожгу и забуду! – думал он, сжимая папку. – Черт с ними!»
Редников завернул за угол здания, и его взору открылось пустынное пространство величиной с футбольное поле, очевидно предназначенное для строительства нового дома.
«Вот здесь и спалю эти бумаги!» – сказал он себе и зашагал к самому центру площадки. Необходимости в этом не было: документы отлично сгорели бы и с краю, но парню почему-то хотелось, чтобы сам момент их уничтожения выглядел торжественно и даже ритуально.
«Жалко, что Таня не пошла… – пожалел Герман. – Мы бы встали рядом, как древние язычники на капище…»
Надо сказать, что Редников был склонным к мистицизму человеком. Несколько лет назад, решив встать на путь духовного самопознания, он начал активно поглощать эзотерическую литературу, что сослужило ему плохую службу. Еженедельно подвергаясь в результате прочитанного все новым влияниям, Герман начал метаться от религии к религии, как от отдела к отделу в хозяйственном магазине, – там взяв одно, тут второе, а во-он у того стеллажа третье, – какие-нибудь «трансцендентальные упражнения даосских монахов» хорошо прочищают карму, словно металлический ежик – забитую раковину. В результате в его голове образовалась такая каша, что Редников перестал отличать Будду от вуду, медитацию от левитации, а Алана Чумака от «другого чувака», как называл его отец часто мелькающего на телеэкране колдуна Юрия Лонго.
Вообще с родителями Герман жил достаточно дружно. Все вместе они обитали в Ново-Косино в уютной «двушке», где Редников занимал маленькую комнату и оборудованную им под тренажерный зал кладовку. Там на коврике стояла одна-единственная гиря, которую Герман, впрочем, так ни разу и не поднял, остыв к идее телесного совершенствования на следующий день после того, как отец-фрезеровщик, по его просьбе, обливаясь потом, притащил эту тяжеленную дуру из заводской комнаты здоровья. Герман тогда решил попробовать вес гири и, оторвав ее от пола на полсантиметра, пришел к выводу, что дух тренировать легче, нежели мышцы.
Добрая и заботливая мама согласилась с ним, а Редников-старший назидательно сказал:
– С ума сойдешь со своими книжками! Читать вредно!
Сложно сказать почему, но Герман неожиданно внял словам отца и забросил эзотерическую литературу. Хотя склонность к мистике у него осталась. Так, например, Редников твердо верил, что обо всем, уготованном ему в будущем, он может узнать, если будет внимательно присматриваться к знакам, которые подает окружающая природа.
Например, в день, когда он ехал на встречу с Таней, Герман заметил, что стоящее на его окне растение, которое не цвело до этого несколько лет, вдруг неожиданно распустилось. Он посчитал это хорошим знаком, и вот пожалуйста – его надежды на благоприятный исход свидания оправдались! А сегодня утром Редников увидел, как в комнату влетела большущая бабочка, обогнула люстру и снова выпорхнула на улицу.
«Все вернется на круги своя!» – подумал тогда Герман и поэтому не особо удивился, когда дворничиха принесла выброшенные Таней документы…
Тем не менее сейчас ему предстояло их сжечь.
Редников остановился и осмотрелся. Да, это был самый центр пустыря. Он положил папку на землю и представил себя древним жрецом, которому предстояло принести богам жертву.
«Это ведь и есть жертва, – рассудил Герман, глядя на белую обложку, скрывающую документы. – Жертва моей любви к Тане…»
Редников быстро осмотрелся и, убедившись, что его никто не видит, воздел хилые руки к небу, проговорив:
– О всесильные боги, примите мой дар!
Он где– то читал, что настоящие жрецы слышали после этого доносящееся с неба: «О смертный! Воистину ты поступаешь хорошо!» Однако Герман не дождался от «всесильных богов» даже элементарного «спасибо».
– Ну что же… – пробормотал он. – Обойдусь и без вашей благодарности… Нужна она мне боль… – договорить он не успел, потому что внезапно вспомнил – спичек-то у него нет!
«Тьфу ты! – скривился Редников. – Как же это я забыл!»
Надо было или возвратиться к Тане, или дойти до ближайшего магазина. Герман выбрал второе. «Зачем снова раздражать Таню этой папкой…» – подумал он и пошел в сторону возвышающегося невдалеке универсама.
Минут через двадцать после того, как Жуков позвонил дежурному по городу, в квартиру примчался запыхавшийся участковый.
– Майор Веселкин! – представился он. – Дежурная группа с Петровки, 38 скоро подъедет, а я, как только мне сообщили, сразу из своего кабинета прибежал. Он у меня в соседнем доме. – Участковый поправил новенький китель и спросил: – Где убитый-то?
Оперы показали ему труп.
– Ну дела… – Майор вытер носовым платком потный лоб. – Я ж к нему позавчера заходил!
– Во сколько? – спросил Жуков.
– Да вечером… – сказал Веселкин. – В десятом часу уже. Шмаков у нас в неблагонадежных числился: он ведь судимость имел! А меня начальство заманало плановыми проверками, ни дня покоя нет… Вот и поперся к нему вечером…