Опасное хобби - читать онлайн книгу. Автор: Фридрих Незнанский cтр.№ 6

На пороге стоял Грязнов — хозяин, так сказать, частного сыскного бюро «Глория», что означает по-русски «Слава», иначе говоря, скромное имя владельца предприятия, поскольку звали Грязнова — Вячеслав Иванович.

— Здрасте, наше вам… — только и сказал Турецкий, узрев на пороге своего старого друга, бывшего муровца, ушедшего в отставку из-под тяжелого крылышка Александры Ивановны. Но не в ней было, конечно, дело. Просто так сложились обстоятельства. Надо было Славе решать: или — или. Вот он и выбрал второе «или».

— И вам — наше, — озадаченно посмотрел на Турецкого Грязнов. — Я что, не к столу?

— Заходи, — приветливым, широким жестом руки пригласил Турецкий, — Самое время, любимым блюдом будешь.

— Так, — протянул Грязнов, не трогаясь, однако, с места, — судя по обилию гостей, трапеза не слишком веселая… И кто же на этот раз? Хозяин?

— А у тебя имеются еще и другие варианты? — поднял брови Турецкий. — И откуда тебе все известно?.. Он, конечно. Ну иди, голубь сизокрылый, там тебя мать-начальница встретит.

— Грязнов! — чуть ли не басом закричала Романова, увидав своего бывшего оперативника. — Почему тебе ничего поручить нельзя? Вечно все портишь! Дали тебе живого человека, а в результате — труп. Ну? Шо мне теперь, до конца дней своих следить, шоб вы обязательно где-нибудь не напортачили? Я ж устала уже! Мужики, неужели вам бабы не жалко?

Но это она просто так причитала, по привычке, и никто особенно на ее причитания внимания не обращал.

Грязнов тоже не отреагировал на ее крики, он достал из кармана пиджака сложенный вчетверо листок и протянул его Романовой. Александра Ивановна прочла напечатанный на машинке текст, озадаченно посмотрела на Грязнова и вдруг сказала:

— Ну вот, а я все голову ломаю, кому теперь поручить…

— Нет денежного работодателя. А то бы почему и нет.

— А за спасибо? На общественных, так сказать, началах, а?

— Не положено, благодетельница ты моя. Поэтому — хочешь, верну этот документ вместе с отчетом.

— Держи пока. Чует мое сердце, нечистое здесь дело. Всякое может случиться. Их же теперь все равно придется разыскивать!

— Как скажешь, — пожал плечами Грязнов.

— Вот что, хлопцы, — сказала Романова, обращаясь ко всем сразу, видимо имея в виду и понятых, которые уже давно истомились, влипнув в дело, не имеющее конца. — Давайте закругляйтесь тут, оформляйте все как положено, а мы уехали ко мне. Турецкий, Грязнов — за мной.

На улице долго спорили, на чьей машине ехать. Грязнов, естественно, не мог бросить здесь своего «жигуленка» и отправиться в МУР, на Петровку, в транспорте Романовой или Турецкого. У Романовой не было резона ехать в чужой машине, когда своя — вот она. Служебная «Волга» Турецкого могла отправляться, куда ей самой хотелось.

— Вот времена настали! — восхитился Турецкий. — Раньше-то, бывало, из-за транспортных средств столько копий ломалось! А теперь кати — не хочу. И новые проблемы…

Наконец договорились поехать с Грязновым. Это было тем более удобно, что разговор состоялся бы как бы между людьми близкими, у которых нет друг от друга секретов.

— Ну шо, — сразу сказала Романова, — не будем терять времени. Давайте выстраивать всю цепочку событий…

Среда, 12 июля, вечер

Лариса Георгиевна до глубины души была оскорблена своим мужем Вадимом. А душа у этой уже немолодой, но старательно скрывающей свои сорок с хвостиком женщины находилась, по ее представлениям, в том месте, которое так легко возбуждается и требует постоянного физиологического удовлетворения. Так вот, с некоторых пор Вадим — рослый, атлетически сложенный красавец с тоненькой полоской рыжеватых усиков и тщательным пробором на крупной светловолосой голове, перестал обращать внимание на то, что у него элегантная и ухоженная жена, жадная до ласк. Она часто заставала мужа, который был моложе-то ее всего на какой-нибудь пяток лет, пребывающим в глубокой задумчивости и почти не реагирующим на ее мягкие кошачьи движения и кружевное французское белье, еще недавно сводившие его с ума. Еще недавно Лариса до дрожи в спине и ногах чувствовала, как легко возбуждали его запах ее духов, или оказавшееся как бы невзначай под рукой круглое и эластичное ее бедро, или полные яркие губы, полураскрытые в ожидании терпкого поцелуя.

Помнила она и те частые прежде моменты, когда им, находясь в гостях или просто в какой-нибудь веселой компании, достаточно было лишь встретиться взглядами, чтобы в его глазах вспыхнул хищный огонек, после чего они, никому не объясняя причины, мгновенно покидали шумный круг друзей-приятелей, прыгали в машину и сломя голову мчались в свою квартиру на Комсомольском проспекте. Или на дачу в Перхушково. Или… Да, случалось и такое, когда желание опережало всякую осторожность. Тогда Димка загонял свой «мерседес» в какой-нибудь темный московский двор, опрокидывал назад спинки сидений, и они бросались в объятья друг друга, грубо устраняя все помехи на пути к немедленному и глубокому, до обморока, наслаждению. И оно было всегда почему-то особенно сильным и горячим именно в таких рискованных ситуациях.

Лариса Георгиевна полагала, что так будет всегда. Разглядывая себя после бурных ночей в огромном напольном

зеркале, она не находила на своем теле изъянов — бархатное и чистое, с красиво очерченными мышцами, не отягченное родами, оно напоминало ей идеальные фигуры, запечатленные на картинах художников Возрождения. А позы, которые Лариса умела принимать, были найдены ею в жгуче-возбуждающих воображение средневековых новеллах, которые с блеском иллюстрировали Джулио Романо и Петер Флетнер и которые она с тайным наслаждением и жадным ожиданием разглядывала с детства в собрании уникальных книг из отцовской библиотеки.

Известный далеко за пределами России собиратель художественных произведений Георгий Константиниди, грек по отцовской линии, владел поистине редчайшей коллекцией книг, альбомов и картин. Он глубоко и профессионально разбирался в вопросах искусства, особенно это касалось импрессионистов и русского авангарда первых десятилетий двадцатого века, и имел в личной собственности немало полотен, которые могли бы составить честь крупнейшим музеям мира вроде Эрмитажа или нью-йоркского Метрополитен-музея.

Все это было отлично известно переживающей вторую молодость, но вовсе не растерявшей блеска сладострастной дочери собирателя, однако в отличие от отца отнюдь не вызывал у нее вид редчайших полотен или инкунабул душевного трепета. Ценность любого экспоната из папашиной коллекции для Ларисы определялась прежде всего его номинальной стоимостью. И главным для нее было то обстоятельство, что папа действительно владел крупным капиталом, хотя внешне совсем не выглядел миллионером.

Отец был стар, перед стеклышками его пенсне, криво сидящим на крупном породистом носу, уже маячил восьмой десяток, и куда он собирался девать свое богатство, как хотел им распорядиться — никому было не ведомо. Разве что эта проблема могла интересовать дочь. Как, впрочем, вероятно, и ее молодого мужа.