Молчать, чтобы жить - читать онлайн книгу. Автор: Фридрих Незнанский cтр.№ 28

— Почему? — насторожился Лев Анатольевич.

— А вдруг ты закажешь ему меня?

Камакин вздохнул.

— Детка, тебе не кажется, что эта шутка затянулась? — недовольно сказал он. — Мы же договорились оставить всю эту мрачную историю в прошлом.

— Тогда зачем тебе киллер?

— Я же говорю — любопытство. — Взгляд Татьяны стал подозрительным. Лев Анатольевич понял, что слегка перегнул палку, и поспешно добавил: — А впрочем… давай не будем об этом говорить. — Он посмотрел на часы. — Так как насчет гондолы, детка? Мы возьмем самую красивую гондолу с самым красивым гондольером.

— При чем тут внешность? — пожала плечом Татьяна. — Главное, чтобы у него был красивый голос. Я люблю, когда гондольер поет.

— Для тебя я закажу самого Пласидо Доминго! Допивай вино, и идем!

2

В то время как Камакин с Перовой катались на гондоле по лазурной воде Венецианской лагуны, старший помощник генпрокурора Александр Борисович Турецкий сидел у себя дома на кухне и с аппетитом поглощал приготовленную женой солянку.

Жена Ирина тем временем, положив щеку на кулак, смотрела на то, как он ест.

— Не смотря на меня, а то подавлюсь, — строго сказал жене Александр Борисович.

— Не подавишься. Потому что на тебя смотрят глаза любящей жены.

Турецкий улыбнулся и продолжил поглощение солянки.

— Кстати, — сказала Ирина, — ты со Славой Грязновым давно общался?

— Недавно.

— Спросил, почему в гости не заходит?

Александр Борисович кивнул:

— Угу.

— А он?

— А он занят.

Ирина вздохнула:

— Он всегда занят.

— Нет, — покачал головой Турецкий, жуя хлеб, — сейчас по-особому занят. Занимается делом о заказном убийстве одного крупного московского чиновника.

— Настолько крупного, что не может зайти на чашку чаю? Кстати, не разговаривай с набитым ртом.

Александр Борисович послушно прожевал и лишь потом ответил:

— Представляешь, этого чиновника заказала собственная любовница!

Ирина, однако, ничуть не удивилась.

— Видимо, было за что, — философски заметила она.

Турецкий с удивлением на нее уставился.

— Н-да… Вот она — женская солидарность в действии, — изрек он.

Ирина махнула на него рукой:

— При чем тут солидарность? Просто я хорошо знаю мужчин, знаю, как здорово они умеют разозлить даже самую смирную женщину. Кстати, что-то я не слышала в новостях, чтобы убили какого-то крупного чиновника.

— Убийство удалось предотвратить.

— Да? Это хорошо. А что стало с девушкой?

— В том-то и дело, что ничего, — в сердцах ответил Александр Борисович. — Чиновник сам за нее просил. Между прочим, сейчас они оба в Венеции! Продолжают крутить роман.

— Вот что нужно сделать с мужчиной, чтобы он отвез тебя в Венецию, — сказала на это Ирина. — Слушай, Турецкий, а может, и мне попробовать?

— Что попробовать? — не понял Александр Борисович.

— Ну… — Она взяла со стола нож и медленно повертела его в руках, красноречиво поглядывая на мужа.

— Очень смешно, — хмыкнул Турецкий. — Ты знаешь, у меня предчувствие, что дело еще не закончено. Что мы еще нахлебаемся с этим чиновником и его боевой подругой. И что Грязнов обязательно втянет меня в это болото.

Ирина положила нож на стол и посмотрела на мужа мягким взглядом.

— Что-то у тебя сегодня мрачное настроение, — сказала она. — Будь оптимистом. Молодые поссорились, потом помирились — в жизни это бывает, и довольно часто. И потом, не считай себя пророком. Ты тоже часто ошибаешься.

Турецкий закинул в рот ложку солянки и сказал, работая челюстями:

— Я ыкогда ны ошиаюсь.

— Прожуй сначала, пророк, — улыбнулась, глядя на мужа, Ирина. — Ну хорошо. Ты, кажется, мечтал купить новую лодку, чтобы поехать весной с Грязновым на рыбалку?

Турецкий отодвинул опустевшую тарелку.

— С тобой купишь, — посетовал он.

— Так вот, чтобы развеять твои мифы относительно собственной прозорливости, я обещаю: если у этого дела будет продолжение и Грязнов тебя втянет, я сама поеду с тобой в магазин за этой чертовой лодкой.

— Да-а? — поднял брови Турецкий. — И с чего бы это вдруг?

— Ну, — Ирина пожала плечами, — должно же и у тебя в жизни быть хоть что-нибудь хорошее. Ну как, согласен?

— По рукам, — кивнул Турецкий и с самым мрачным видом пожал теплую ладошку жены.

3

Узнав о том, что Камакин уезжает с подругой в Венецию, вице-мэр Москвы Валерий Аркадьевич Костюрин, понятное дело, не обрадовался. Костюрину и своей работы хватало, а теперь на его хрупкие (в буквальном смысле слова) плечи мэр взвалил в два раза больше работы. Говоря по чести, Валерий Аркадьевич был человеком ответственным и от тяжелой работы никогда не бежал.

Однако в то утро он пришел на работу в мрачном и подавленном настроении. Душу вице-мэра Костюрина терзали тревожные предчувствия. Дело в том, что под самое утро Валерию Аркадьевичу приснился неприятный сон. Сначала ему снился длинный-длинный поезд, лениво ползущий по железнодорожной насыпи. Сам Валерий Аркадьевич стоял возле насыпи и почему-то считал вагоны. Занятие это было, прямо скажем, скучное. К тому же солнце палило нещадно, и по лицу Костюрина катился горячий пот.

Валерий Аркадьевич достал из кармана платок, чтобы вытереть пот, и вдруг увидел, что платок у него, всегда безукоризненно белый и чистый, сейчас черного цвета. И не просто черного, а с красной каймой. Как черный квадрат, вставленный в кроваво-красную, траурную рамочку. Костюрин вздрогнул и швырнул платок на землю. Однако налетевший порыв горячего ветра поднял платок с земли, и платок стал кружиться у Валерия Аркадьевича над головой, подобно черной птице.

Сердце у Костюрина защемило. Он перевел взгляд на железнодорожную насыпь и вдруг увидел, что вместо вагонов по железнодорожному полотну ползут огромные зеленые гусеницы. Они были жирные и противные. К горлу Костюрина подкатила тошнота, и он в ужасе проснулся.

Валерий Аркадьевич был человеком суеверным. Собираясь на работу, он все время думал об этом сне, а особенно о черной, траурной птице, кружившейся у него над головой. Брея щеки и глядя на свое бледное отражение в зеркале, он невольно стал напевать:

Черный во-орон, что ж ты вье-ешься

над мое-ею головой?

Ты добы-ычи не добье-о-шься.

Черный во-орон, я не твой…

— Тьфу ты черт! Привяжется же такая зараза! — выругался Костюрин и стал яростно размазывать пену по пухлым щекам.