Банда 8 - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Пронин cтр.№ 51

— Ивана Степановича убили?!

— Из-за этого вот портфеля. За ним приезжали. И старик не отдал. И старик не отдал. И старик не отдал, понял?! — Пафнутьев прижал кулаки к глазам.

— Паша, ты не должен этого так оставить, — твердо сказал Халандовский. — Это нехорошо, когда наших бьют.

— Вася мне сказал то же самое.

— Ты с ним виделся?

— На пожарище. Они и дом Степаныча сожгли.

— Я могу помочь? Прости! — спохватился Халандовский. — Я плохо сказал. Я скажу иначе. Я могу помочь!

— Полистай бумаги. Покажи грамотным людям.

— Могу и деньгами.

— Чуть попозже.

— А Вася...

— Мне кажется, что Вася вышел на тропу войны.

— Он тебе сам об этом сказал?

— Дал понять.

— Это хорошо, — кивнул Халандовский.

— Почему?

— Значит, охотиться будет не за тобой.

— Надеюсь, — усмехнулся Пафнутьев.

— Вася не человек, — убежденно сказал Халандовский. — Ты должен это всегда помнить — Вася не человек.

— А кто же он?

— Курок. У него и кличка была — Курок. Безотказный, не знающий промаха, не знающий ни страха, ни жалости. Ты не станешь его останавливать?

— В чем, Аркаша? Как? Моя цель — Лубовский. Им я и пытаюсь заниматься. Больше меня никто не интересует. Руководство поручило мне разрабатывать Лубовского. Невзирая на ту карьеру, которая, возможно, его ожидает. Все. Я продираюсь к Лубовскому. У меня за спиной — трупы. Я уже не знаю, сколько их и чем они заслужили свою печальную участь. Будут еще трупы? Не исключаю. Более того, я в этом почти уверен. Выживу ли я сам? Не знаю. И это маленькое обстоятельство дает мне право поступать свободно и безоглядно. Кто сейчас на мушке? Не знаю. Но совершенно уверен, что я на мушке. Дали понять.

— Как раз об этом я и хотел тебя предупредить.

— Значит, утечка информации. Скажу больше — сознательная утечка информации. Они поручили тебе предупредить или, скажем откровеннее, — пригрозить мне.

— Паша! — возопил Халандовский. — Как ты можешь?!

— Могу, Аркаша, я теперь все могу. И не обижайся. Я сказал «поручили» в переносном смысле. Лубовский знает, что, если тебе станет известно, ты мне сообщишь. И случилось так, что тебе что-то стало известно. И, конечно же, ты мне сообщил, не стал утаивать столь важную информацию. Вот и все.

— А, тогда ладно, тогда пусть, — примиряюще пробормотал Халандовский. — Когда нужен результат? — Он ткнул толстым своим мохнатым пальцем в обгорелый портфель, который все еще лежал на столе.

— Вчера.

— Понял. Но дня три потребуется.

— Годится, — кивнул Пафнутьев. — Если будешь кому-то давать на прочтение — сними копии. Пусть твои ребята изучают копии, а не оригиналы. Оригиналы оставь при себе.

— Паша! — обиженно заорал Халандовский. — Кто я, по-твоему?

— Собутыльник.

— Между прочим, я не знаю звания выше, — значительно произнес Халандовский и разлил по стопкам остатки водки. — Как водка?

— Идет.

— Паша, Москва на тебя повлияла плохо. Надо что-то предпринимать, что-то делать с собой.

— В какую сторону повлияла?

— Ты стал сдержанным и каким-то... Величавым.

— Это пройдет, — беззаботно махнул рукой Пафнутьев. — Понимаешь, контора обязывает, больно значительная контора, это все равно что надеть пиджак на три размера больше. Невольно выпячиваешь грудь, расправляешь плечи, становишься на цыпочки, чтоб люди не заметили — пиджак-то с чужого плеча, пиджак-то не по росту... Хоть подкладывай подушки!

— Подушки — это хорошо, в них пули застревают.

— Легенда. Не застревают. Нет, не застревают, — повторил Пафнутьев, как бы прикидывая путь пули сквозь подушку. — Дробь, особенно заячья, утиная, — эта да, останется в подушке. И потом знаешь... У подушек есть не менее важная задача.

— Какая? — с интересом спросил Халандовский.

— Как ничто другое она способствует сближению людей. И вообще помогает человеческому общению.

— Какой прекрасный тост! — воскликнул Халандовский. — Никогда не слышал ничего подобного! Москва повлияла на тебя очень благотворно. Будь здоров, Паша!

— Будь здоров!

На какое-то время друзья замолчали, уделив наконец внимание холодному мясу, острому хрену, черному хлебу и лимону, гладкость и блеск которого выдавали тонкую кожуру, сочность мякоти и полное отсутствие косточек.

— И еще, — неожиданно проговорил Пафнутьев. — Это не величавость, Аркаша, это что-то совершенно другое. Как-то незаметно пришло понимание, что не все слова нужно произносить, даже когда остаешься наедине с самим собой. Плохо это, вредно, неграмотно. Вот ты задаешь вопрос, а я мог бы отвечать тебе на него одну, две, три минуты... Прекрасно понимаю, что в это время я отвечал бы и на свои сомнения... А что произношу? Да, говорю. Нет, говорю. И все. Подожди, не перебивай, — сказал Пафнутьев, заметив, что Халандовский порывается что-то сказать. — А то забуду... Может, помнишь, есть такая печальная сказка... Убили плохие люди девочку, зарыли в лесу... И, как у нас говорят, не оставили ни следов, ни свидетелей. Все сошло им с рук. Казалось бы. Но через год на этом месте вырос тростник. Пришел брат девочки, срезал тростник и сделал дудочку... А едва поднес ее к губам — запела, запела дудочка и рассказала человеческим голосом о злодействе...

— Не так ли и ты, Паша, — проговорил Халандовский.

— Не так ли и ты, Аркаша. — Пафнутьев поднялся, подошел к окну, некоторое время смотрел сквозь гардину на город, не видя ни гардины, ни города. — И кто знает, запиши кто-нибудь наш с тобой разговор... Понял бы что-нибудь этот человек? Что-то, наверно, и сообразил бы, но главное от него бы ушло. И заговори какая-нибудь электронная дудочка или, скажем, жучок человеческим голосом... Что бы он ему напел, этому хитрому и коварному? А ни фига бы он ему не напел! — Пафнутьев весело обернулся к Халандовскому и подмигнул, давая понять, что не так-то просто их будет раскрутить, не так-то просто прищучить, если до этого дойдет. А что это может случиться, ни Пафнутьев, ни Халандовский, кажется, не сомневались. Уж слишком много произошло непонятного, неестественного, чтобы исключить такую возможность.

* * *

Пафнутьев встретился с Халандовским, как и договаривались, через несколько дней. Жизнь все это время шла своим чередом. Где-то в далекой и прекрасной Австрии залечивал физические и душевные раны Лубовский, время от времени напоминая о себе в интервью, которыми баловали его журналисты едва ли не всех стран Европы.

Пафнутьев исправно отсиживал в своем кабинете, изучая жизнь того же Лубовского, описанную предыдущим следователем и еще одним следователем, который был до предыдущего. К сожалению, встретиться с ними Пафнутьев не мог, не мог получить от них впечатления острые и непосредственные — пропали ребята, унесли с собой живое слово и личные выводы.