Мальтийская богиня - читать онлайн книгу. Автор: Лин Гамильтон cтр.№ 57

Моя мама умерла, когда я была маленькой. У меня остались весьма смутные воспоминания о ней, зато я храню ее портрет — один из двух предметов, которые я захватила с собой. Мама была красивая, а я, к сожалению, пошла в отца, и внешностью тоже. Я стала настоящим разочарованием для него. Моим воспитанием занималась домоправительница — довольно сурового вида женщина с ограниченным воображением. Затем потянулась вереница наставниц, о которых и вспоминать не хочется. Никто из них не интересовался мною как человеком, и у каждой были определенные постулаты насчет того, что мне следует делать и о чем следует думать.

Несмотря на свои разочарования, отец не жалел средств на мое образование, нанимал известных педагогов, отправлял на каникулы в великие очаги культуры. Лет в двадцать с небольшим он послал меня в Европу учиться в художественную школу. И тогда я открыла для себя Италию и, что характерно, открыла для себя архитектуру.

Один из моих профессоров по изящному искусству, бывало, говорил, что мир делится на два типа людей — тех, кто любит Венецию, и тех, кто любит Флоренцию. И я понимаю, что он хотел этим сказать. Я остаюсь равнодушной к Венеции: несмотря на все ее великолепие, она дает ощущение надвигающейся темноты и опасной сырости, напоминает влажные простыни после полуденного запретного совокупления.

Но Флоренция — ах, Флоренция! Для меня это город, где торжествуют порядок и здравомыслие не в застывших формах, а в процессе достижения величия. Эти портики со струящимся солнечным светом в совершенных узорах между абсолютно пропорциональными колоннадами были самыми прекрасными урбанистическими пространствами, которые я когда-либо видела. Я бродила по улицам, завороженная пышными парящими куполами Брунеллески, обширными площадями — моими любимыми. Сантиссима Аннунциата — абсолютно мягких пропорций — самая красивая площадь, думаю, во всем мире.

Но я снова отвлеклась. После Флоренции я безумно хотела работать архитектором, но отец не разрешил. Вы можете сказать, что в наше время и в таком возрасте женщины должны делать то, что хотят. В конце концов, это не викторианская Англия. Но я не имела мужества не повиноваться, особенно отцу. По прошествии времени он оказался прав, но по другим причинам. Мне не хватало необходимых архитектору качеств — непоколебимой веры в свои силы. Поскольку отец не позволил мне быть архитектором, я стала поклонницей архитектуры. Я работала по собственной инициативе в библиотеке архитектурного факультета, иногда пристраивалась в последних рядах аудитории, чтобы послушать лекции светил, просиживала в кафетерии, слушая разговоры студентов о своей работе.

Однажды, когда приводила в порядок книгохранилище, я услышала доносящееся из кабины для научной работы дыхание спящего человека. Подойдя поближе, я увидела самого прекрасного мужчину, которого когда-либо видела в жизни. У него были идеальные черты лица, темные ресницы, а под ними веснушки, совершенной формы нос, скулы гладкие, как мрамор. Одним словом — греческий бог во плоти. Голова его покоилась на согнутых руках, а под ними я увидела наброски, над которыми он трудился.

Я сидела и смотрела на него несколько минут, просто наблюдала, как он дышит, пока он не проснулся. Увидев меня, он очень смутился. Чтобы сгладить неловкость, я спросила его, над чем он работает, и он показал мне рисунки. Они были великолепны, как и он, а его энтузиазм к своей работе был очевиден. Он выглядел очень усталым, и я неожиданно для себя самой пригласила его выпить чашку кофе. Сначала он отклонил мое предложение, затем, извиняясь, засмеялся и признался, что у него нет денег. Я сказала, что деньги для меня не проблема.

Мы пошли в маленькое кафе недалеко от университета — кафе-кондитерскую в Уорвилле. Знаете? Ему не нужно было притворяться, он от природы был обаятельным, какой не могла быть я. Он рассказал мне о своей страсти к архитектуре, к занятиям, о том, как он хотел прославиться на весь мир и думал, что сможет все преодолеть. Однако он может вылететь из университета, так и не получив диплома, потому что не может продолжать учебу без очередного взноса.

В какой-то момент беседы за кофе я поняла, что мои бесцельно проживаемые дни закончились. Я нашла свое призвание, своего мэтра, которого должна была поддерживать, лелеять и в которого я безоговорочно верила и верю до сих пор, что он был от природы талантливым человеком. Я заплатила за тот год обучения, а затем и за несколько последующих лет. Я готовила ему еду, хотя и не люблю стоять у плиты. Я ходила по магазинам, я покупала ему одежду и следила, чтобы он выглядел и держался в соответствии с положением преуспевающего архитектора.

Спустя два года после нашей встречи мы поженились. Я снова пошла против воли отца, который угрожал лишить меня наследства. В конце концов, он этого не сделал, не смог, так как дал обещание моей матери. Я была намного старше Мартина, на целых пятнадцать лет. Мне было тридцать семь — возраст его последнего дня жизни, а Мартину — только двадцать два. Он говорил, что для него важно лишь, что я — его муза, его патрон, его собственная Медичи.

И я старалась соответствовать этому. Я представила его своим друзьям, друзьям своего отца. Он стал вхож в дома богатых и могущественных людей. Я обеспечила ему комфортную жизнь, смотрела, чтобы работа не обременяла его, чтобы он не занимался рутинными делами, например оплатой счетов. Наша совместная жизнь, в свою очередь, скрасила мое одиночество и ликвидировала страх, который мучил меня до встречи с ним. Мне не пришлось бороться с миром в одиночку. Его обаяния хватало на нас двоих. Нас приглашали повсюду сначала из-за моего социального статуса, а позднее — и его.

И Мартин превзошел мои самые фантастические ожидания. Он был настоящим гением, моим собственным Брунеллески. Я считаю, что история запомнит его как одного из величайших архитектором нашего времени.

Как мне описать вам в письме то, что произошло в тот день? Яркое пламя страсти в абсолютно бесстрастной жизни. До определенной степени я рассматривала свою жизнь с ним как работу и как добрые личные отношения, и все вместе придавало моему существованию оптимистичный настрой.

Я знала его недостатки, все до единого. Я знала, что он высокомерный, но считала, что он имеет на это право. Я знала, что у него были другие женщины. Физическая часть нашей совместной жизни никогда не была главной частью наших взаимоотношений. Возможно, я опасалась беременности, так как была намного старше его. И как я могла иметь ребенка от того, к кому изначально относилась как к ребенку?

Тем не менее, он остался со мной даже тогда, когда его успех сделал его независимым. Все, о чем я просила и мне было разрешено как его жене, — разделить его успех, искупаться в отражающихся от него лучах славы. И он никогда не лгал мне и не унижал.

Странно, что по мере роста его социального положения мое пришло в упадок. Я столько времени находилась в его тени, как и в тени своего отца, что стала почти невидимой. В какой-то момент, думаю, меня перестали признавать отдельно от Мартина. Я почти никуда не ходила одна, и старый страх общения с людьми, который я познала еще в детстве, снова вернулся. Я могла себя чувствовать свободно только в женском клубе.