Люди огня - читать онлайн книгу. Автор: Олег Волховский cтр.№ 180

Меня не стали удерживать: ни Иоанна Креста, ни Жана, ни Франциска рядом не оказалось.

Мы вышли из ущелья и уселись на большом плоском камне. Чуть дальше был обрыв и пропасть.

— Насилу нашел тебя, — сказал Матвей. — Но разведка работает, слава Эммануилу.

Он закурил. Сигареты были куда дороже, чем при нашей первой встрече, несмотря на тяжелые времена.

— Как дела в Париже? — поинтересовался я.

— Как сажа бела! — огрызнулся он. — Нашел время для светского разговора!

— Слушай, ты давно знаешь?

— Кто такой Эммануил?

— Да.

— С того самого момента, как умер и воскрес. Мы все об этом знали.

— Те, кого он воскресил?

— Угу. Воскрешенные им становились с ним слишком связанными, чтобы чего-то не знать. Так что я наврал тебе, что смерть и воскрешение не добавляет знаний. Еще как добавляет! Мы принимали в себя часть его души. Помнишь: «И Бог будет обитать в них»? В нас обитал Эммануил. Я всегда был немного люциферитом. Недаром он первым провел меня через смерть. Знал, что приму. И тебя хотел посвятить, да все колебался. Да и судьба тебя хранила. Он решил, что за тебя кто-то молится. Потом понял, кто. Твоя Тереза была обречена.

— Значит, всех обитателей Бет-Шеарима убили из-за одной Терезы?

— Не думай о себе слишком много. Там было полно других молельщиков. Но и из-за Терезы тоже. Вас с Марком Господь оставил на потом. Оба вы светлые, как лампочки. Иоанн ценил только интеллект, а не мистическую принадлежность к тьме или свету; Варфоломей — вообще буддист, и ему без разницы, что Бог, что Дьявол; Андрей верил в Кришну и получил Калки. Эммануил действительно Калки. Он последовательно называл свои имена, почти не лукавя. Плохо было Марку! Эммануил поставил ему «вилку». Да ты знаешь, наверное: изменить государю или убить друга. И Марк, как истинный самурай, должен был совершить сэппуку. Чего, собственно, и ждал Эммануил — он заполучил Марка окончательно и бесповоротно. Надеялся, что и ты не уйдешь, но оказался слишком самоуверен. Впрочем, ведь ничего еще не решено? — и он улыбнулся почти Эммануиловой улыбкой. — Марк мне сам рассказывал о своем самоубийстве, — продолжил он. — Несколько иронично, с усмешкой, после смерти, знаешь, отношение меняется. Марк не думал, что его воскресят против воли. Эммануил действительно старался не делать таких вещей. Добровольная смерть и воскрешение давали ему энергию, воскрешение против воли — жутко выматывало. Я всего-то помню два случая: Фатима и Марк.

— Якоб Заведевски.

— Нет. У него не было возможности спросить, но он бы согласился. На, возьми, — Матвей протянул мне толстую черную тетрадь. — У тебя это будет сохраннее.

— Что это?

— Записки Эммануила.

— И ты предлагаешь это мне?

Матвей улыбнулся.

— Больше некому. Ты прочитаешь и поймешь, что это не история демона, это история человека.

— Зачем ты это делаешь?

— Чтобы ты пожалел. Издеваюсь.

— Я не пожалею.

— Пожалеешь. Ты читай, читай! «Евангелие от Эммануила» вместо «Евангелия от Матвея», — он горько усмехнулся. — Я все уничтожил, как только ко мне попала эта тетрадь. Это единственное истинное Евангелие… Расскажи мне, как он умер,

Я рассказал, ожидая гнева, насмешек и обвинения в предательстве. Но Матвей реагировал неожиданным образом,

— Петр! Где Копье?

Его глаза блестели/

— Я не могу этого сказать.

— Ты не понимаешь! Жизнь без Него для нас пытка — для всех воскрешенных. Это зов через пропасть. Это боль, которая никогда не проходит, словно вынули сердце и оно у Него в руке. Я пытался стреляться, травиться и резать вены. Это тело ничего не берет! Копье — это надежда. Ведь Филипп умер? И Марк тоже, да?

— Да.

— Ты оказал им услугу. Окажи ее мне.

— Копье у Жана Плантара.

— Так, значит, здесь?

— Да.

— Достанешь?

— Нет, это невозможно.

— Пожалеешь! Я найду способ до него добраться!

— Я не распоряжаюсь Копьем.

— Ну что ж! Прощай!

Он встал и начал спускаться вниз к дороге, где его ждала машина, шофер и охрана (в общем-то, бесполезная). Как ему удалось сюда доехать? Впрочем, с глохнущим двигателем и зажиганием мучился явно не он.

— Постой! — крикнул я. — Останься, и ты сможешь спастись!

Он покачал головой.

— Ты что, смеешься? Или не понял слов твоего План-тара? Мертвых не спасают. Вторая смерть, смерть души, уже была. Я ищу первой. — Вдруг он рассмеялся. — Слушай, ты не знаешь, что за страна у нас такая дурацкая? Единственный попался правитель, умный и не параноик, и тот Антихрист!

И он махнул рукой,

Когда я вернулся в палаточный лагерь, было уже слишком поздно, чтобы читать. К тому же мне не хотелось лишних глаз.

Мне снился тот же сон, но с одним мелким отличием: замок Монсальват был освещен факелами у входа, по стенам, на башнях.

Я проснулся, как обычно, в два часа, прихватил Эммануилову тетрадь и вышел из палатки. Положил «Евангелие» прямо на землю и разжег костер. На черную обложку медленно падал снег.

Я начал читать.

«Я был необычным ребенком, — писал Эммануил. — То, что другие дети постигали с трудом, я понимал с полуслова. В школе надо мной пытались издеваться, как над всеми талантливыми детьми, но стоило мне лишь взглянуть на моих врагов, как они замолкали и шли за мною. Я окончил школу в одиннадцать лет, университет — в шестнадцать. Обо мне рассказывали по телевизору, как о маленьком чуде, но через неделю уже никто не помнил моего имени. Эта слава была эфемерной, как мираж в пустыне. К тому же я боялся устать, как многие вундеркинды, которых к восемнадцати годам уже ничего не интересует, кроме пива и женщин, или получить в награду за труды почетный диагноз „шизофрения“. Но я не уставал и оставался в своем уме, несмотря на то что коллекционировал ученые степени, как почтовые марки.

Я счел себя Сыном Божьим. Безумие? Нет! У меня было слишком много оснований. Именно тогда, мешая греческий с латынью, я придумал себе псевдоним «Кир Глорис» — Господь Славы, и написал несколько философских работ: «Звезда нового мира», «О будущем царстве», «О единой религии». Ни одной не напечатали. Но они расходились по компьютерной сети, потом появились публикации в Америке.

Но я знал, что предназначен для чего-то большего. Математика и философия — всего лишь увлечения юности, не более. Когда мне исполнилось тридцать лет, я оставил университетскую кафедру и сменил уютный дом на поезда и попутные машины — я начал свою проповедь.