Семнадцать мгновений весны - читать онлайн книгу. Автор: Юлиан Семенов cтр.№ 42

– Вы немец?

– Увы, – ответил Штирлиц.

Он имел возможность шутить, ему это было разрешено руководством. Провокация предполагает возможность зло шутить. В случае, если собеседник не пойдет в гестапо с доносом, можно думать о перспективе в работе с этим человеком. В свое время этот вопрос дискутировался в гестапо: пресекать недостойные разговоры на месте или давать им выход? Считая, что даже малый вред рейху – существенная польза для его родины, Штирлиц всячески поддерживал тех, кто стоял на точке зрения поощрения провокаций.

– Почему «увы»? – поинтересовался генерал.

– Потому, что мне не приносят второй порции кофе. Настоящий кофе они дают по первому требованию только тем, у кого чужой паспорт.

– Да? А мне дали второй раз. У меня есть коньяк. Хотите?

– Спасибо. У меня тоже есть коньяк.

– Зато, вероятно, у вас нет сала.

– У меня есть сало.

– Значит, мы с вами хлебаем из одной тарелки, – сказал генерал, наблюдая за тем, что доставал Штирлиц из портфеля. – В каком вы звании?

– Я дипломат. Советник третьего управления МИДа.

– Будьте вы прокляты! – сказал генерал, присаживаясь на кресло, вмонтированное за выступом маленького умывальника. – Во всем виноваты именно вы.

– Почему?

– Потому, что вы определяете внешнюю политику, потому, что вы довели дело до войны на два фронта. Прозт!

– Прозит! Вы мекленбуржец?

– Да. Как вы узнали?

– По «прозт». Все северяне экономят на гласных.

Генерал засмеялся.

– Это верно, – сказал он. – Слушайте, а я не мог вас видеть вчера в министерстве авиации?

Штирлиц поджался: он вчера подвозил к министерству авиации пастора Шлага – «налаживать» связи с людьми, близкими к окружению Геринга. В случае успеха всей операции, когда к делу подключат гестапо – но уже по просьбе Шелленберга, для выяснения деталей «заговора», – надо было, чтобы пастор «оставил следы»: и в министерстве авиации, и в люфтваффе, и в министерстве иностранных дел.

«Нет, – подумал Штирлиц, наливая коньяк, – этот генерал меня не мог видеть; мимо меня, когда я сидел в машине, никто не проходил. И вряд ли Мюллер станет подставлять под меня генерала – это не в его привычках, он работает проще».

– Я там не был, – ответил он. – Странное свойство моей физиономии: всем кажется, что меня где-то только что видели.

– А вы стереотипны, – ответил генерал. – Похожи на многих других.

– Это хорошо или плохо?

– Для шпиков, наверное, хорошо, а для дипломата, видимо, плохо. Вам нужны запоминающиеся лица.

– А военным?

– Военным сейчас надо иметь сильные ноги. Чтобы вовремя сбежать.

– Вы не боитесь так говорить с незнакомым человеком?

– Так вы не знаете моего имени…

– Это очень легко установить, поскольку у вас запоминающееся лицо.

– Да? Черт, мне всегда оно казалось самым стандартным. Все равно, пока вы напишете на меня донос, пока они найдут второго свидетеля, пройдет время – все будет кончено. На скамью подсудимых нас будут сажать те, а не эти. И в первую голову вас, дипломатов.

– Вы жгли, вы уничтожали, вы убивали, а судить – нас?

– Мы выполняли приказ. Жгли СС. Мы – воевали.

– А что, изобрели особый способ: воевать – не сжигая и без жертв?

– Война так или иначе необходима. Не такая глупая, конечно. Это война дилетанта. Он решил, что воевать можно по наитию. Он один знает, что нам всем надо. Он один любит великую Германию, а мы все только и думаем, как бы ее предать большевикам и американцам.

– Прозит…

– Прозт! Государство – как люди. Им претит статика. Их душат границы. Им нужно движение – это аксиома. Движение – это война. Но если вы, проклятые дипломаты, снова напутаете, тогда вас уничтожат – всех до единого.

– Мы выполняли приказ. Мы – такие же солдаты, как вы… Солдаты фюрера.

– Бросьте вы притворяться. «Солдаты фюрера», – передразнил он Штирлица. – Младший чин, выкравший генеральские сапоги…

– Мне страшно говорить с вами, генерал…

– Не лгите. Сейчас вся Германия говорит, как я… Или думает, во всяком случае.

– А мальчики из гитлерюгенда? Когда они идут на русские танки, они думают так же? Они умирают со словами «Хайль Гитлер»…

– Фанатизм никогда не дает окончательной победы. Фанатики могут победить – на первых порах. Они никогда не удержат победы, потому что они устанут от самих себя. Прозт!

– Прозит… Тогда отчего же вы не поднимете свою дивизию?…

– Корпус…

– Тем более. Почему же тогда вы не сдадитесь в плен вместе со своим корпусом?

– А семья? А фанатики в штабе? А трусы, которым легче драться, веря в мифическую победу, чем сесть в лагерь союзников?!

– Вы можете приказать.

– Приказывают умирать. Нет еще таких приказов – жить, сдаваясь врагу. Не научились писать.

– А если вы получите такой приказ?

– От кого? От этого неврастеника? Он тянет всех нас за собой в могилу.

– А если приказ придет от Кейтеля?

– У него вместо головы задница. Он секретарь, а не военный.

– Ну хорошо… Ваш главнокомандующий в Италии…

– Кессельринг?

– Да.

– Он такого приказа не издаст.

– Почему?

– Он воспитывался в штабе у Геринга. А тот, кто работает под началом какого-нибудь вождя, обязательно теряет инициативу. И ловкость приобретает, и аналитиком становится, но теряет способность принимать самостоятельные решения. Прежде чем решиться на такой шаг, он обязательно полетит к борову.

– К кому?

– К борову, – повторил генерал упрямо. – К Герингу.

– Вы убеждены, что Кессельринга нельзя уговорить пойти на такой шаг без санкции Геринга?

– Если б не был убежден – не говорил бы.

– Вы не верите в перспективу?

– Я верю в перспективу. В перспективу скорой гибели. Всех нас, скопом… Это не страшно, поверьте, когда все вместе. И гибель наша окажется такой сокрушительной, что память о ней будет ранить сердца многих поколений несчастных немцев…

На пограничной станции Штирлиц вышел из вагона. Генерал, проходя мимо него, опустил глаза и вскинул руку в партийном приветствии.

– Хайль Гитлер! – сказал он громко.

– Хайль Гитлер, – ответил Штирлиц. – Желаю вам счастливо разбить своих врагов.

Генерал посмотрел на Штирлица испуганно: видимо, он вчера был сильно пьян.