Третья карта - читать онлайн книгу. Автор: Юлиан Семенов cтр.№ 42

— Любите отца?

— Очень.

— Он жив?

— Нет.

— А мама?

— Жива.

— Маму любите больше?

— Нет. Я люблю ее по долгу, потому что она моя мать. Она никогда не понимала отца, он очень мучился из-за этого.

— Когда я первый раз встретил вас в Ростоке, вы были с каким-то мужчиной, — сказал Штирлиц, подумав, что в столе может быть аппаратура прослушивания. Он помог глазами понять Магде, почему он задал ей этот игривый, нелепый, но вызывающий доверие вопрос. — Нет?

Магда посмотрела на него потемневшими глазами, а потом в них снова проглянули озерца:

— Это был мой приятель, Макс. Он был очень славный, но глупый человек, и мне не хотелось вас знакомить. Поэтому, — чуть помедлив, добавила она.

«Умница. И быстрая. Какое же счастье, что я сейчас не один», — снова подумал он и вдруг устрашился сходства, промелькнувшего в лице Магды, с тем единственным женским лицом, которое постоянно жило в нем эти годы.

На эстраде тихо, стараясь не шуметь стульями, рассаживались музыканты. Они очень осторожно переставляли пюпитры, доставали из футляров инструменты и говорили вполголоса.

«Несвобода — это когда люди веселья должны вести себя как тяжелобольные, забитые существа, — подумал Штирлиц. — Частность, но во всех странах, куда приходит Гитлер, музыканты в ресторанах меняются, и приходят тихие старики. А до этого были молодые ребята».

Скрипач взмахнул смычком, и музыканты заиграли «Нинон, о моя Нинон, солнца светлый луч для тебя одной!».

— Это красиво пел Ян Кипура, — сказала Магда, — а они играют пошло.

— Они играют для чужих и то, что чужим нравится.

— Налейте мне водки, пожалуйста. Чуть-чуть.

— Чуть-чуть имеет разные объемы, — улыбнулся Штирлиц. — Показывайте глазами — сколько.

И в это время в клуб вошли Диц и Омельченко с женой.

Диц сразу же заметил Штирлица, помахал ему приветственно рукой, Омельченко раскланялся, а Елена, рассеянно оглядев зал, так и не нашла его. Они сели за столик возле эстрады — заранее зарезервированный, — и Штирлиц услышал раскатистый бас Дица: оберштурмбанфюрер рассказывал Елене что-то веселое, путая словацкие, немецкие и русские слова. Штирлиц успел заметить, как Елена проводила глазами тот взгляд, который Омельченко бросил на молоденькую официанточку, разносившую сигареты и шоколад, прикоснулась пальцами к сильной кисти Дица, что-то шепнула ему, и они пошли танцевать. Когда Омельченко оказался за спиной Дица, тот подмигнул Штирлицу, скосив глаза на голову Елены.

— Какой милый, интеллигентный человек, не правда ли? — заметив подмигивание Дица, спросила Магда и посмотрела в глаза Штирлицу.

— О да! Прелестный, добрый человек, настоящий интеллигент. Попробуем заказать кофе в другом месте, нет?

— Кофе есть на моем вокзале.

— Поехали на вокзал, — согласился Штирлиц. — Я люблю мерзнуть на вокзалах.

— Наоборот, жариться, — вздохнула Магда. — На вокзале сейчас страшная духота.

Но они не успели расплатиться и уйти, потому что к их столику подошел Диц.

— Добрый вечер, — сказал Штирлиц. — Познакомьтесь, дружище. Это моя добрая знакомая из Ростока.

— Диц…

— Очень приятно, садитесь к нам, — ответила Магда, протянув ему руку, и Штирлиц отметил ту внутреннюю свободу, с которой женщина познакомилась, не назвав себя.

«Она говорила про себя неправду, — убедился Штирлиц, — она живет по легенде. Девочка из кухни вела бы себя иначе. А сейчас в ее словах была та мера уважительного презрения, которого люди типа Дица не ощущают».

— Надолго в наши края? — спросил Диц.

— Нет, увы, — ответила Магда.

— Как устроились? Здесь сейчас довольно трудно с пристойными отелями.

— Я экспериментатор по складу характера. — Магда чуть улыбнулась. — Чем хуже, тем интереснее.

Диц внимательно оглядел лицо женщины, и его стремительная улыбка показалась Штирлицу чуть растерянной.

— Хотите что-нибудь выпить, Диц? — спросил Штирлиц.

— Благодарю, — ответил он, — если ваша очаровательная подруга извинит меня, я бы хотел сказать вам два слова.

— О, конечно, — сказала Магда. — Бойтесь женщин, которые интересуются особыми делами мужчин…

Диц отвел Штирлица к бару, заказал две порции якоби, не спрашивая, что тот хочет пить, — знал, видимо, из данных гестапо, что оберштурмбанфюрер заказывает в ресторанах во время встреч с агентурой именно якоби, чаще всего доппель — восемьдесят граммов.

— Где я мог видеть вашу подругу? — спросил Диц.

— В Ростоке.

— Нет, я видел ее в Берлине.

— Она иногда наезжает.

— Не напускайте тумана, Штирлиц. Она живет в столице — я пока еще могу отличить провинциалку от берлинской штучки.

Острая тревога внезапно родилась в Штирлице.

— Ах вы, мой проницательный Пинкертон, — сказал он, казня себя за то, что привез Магду в этот клуб.

А Диц не зря задал Штирлицу этот вопрос: сегодня утром он получил с фельдсвязью фотографию графини Ингрид Боден-Граузе.

(Мюллер униженно лгал Гейдриху, выпрашивая спецсамолет РСХА, потому что служба наружного наблюдения потеряла эту «аристократическую стерву» — ее пересадил в свой «даймлербенц» Гуго Шульц, и на Восточном вокзале, где ее ждали агенты, она не появилась: Гуго придумал легенду, по которой Ингрид, потеряв билет на самолет, попросила его довезти ее до Франкфурта и там помочь сесть на первый проходящий экспресс. Билет ее они подбросили на одной из улиц по дороге на Кепеник, заложив его в тот журнал, для которого Ингрид писала, — так что в легенде все было правдой, кроме самого факта «потери». Однако признаваться, что наружное наблюдение потеряло Боден-Граузе, шеф гестапо Мюллер не мог, поскольку «наружники» подчинялись его отделу и он не хотел давать против себя карты Гейдриху, который недолюбливал его за «деревенские манеры, излишнюю жестокость и колебания в дни, когда начиналось наше движение». Мюллер, впрочем, не говорил, что его люди «ведут» аристократку — он не мог подставиться на лжи, — он лишь настаивал на том, чтобы Диц не терял времени зря: Мюллер, как и Гейдрих, не очень-то верил теории «словесного портрета» — он предпочитал доверять фотокамере и подробным донесениям агентуры.)

Два часа назад фельдъегерь передал Дицу восемь фотографий Ингрид Боден-Граузе — красивая брюнетка. Со Штирлицем, однако, сидела блондинка, только овал лица и глаза были чертовски похожи.

— Слушайте, Диц, оставьте в покое мою девку. С вас не спускает глаз жена подвижника славянской поэзии.