Музы дождливого парка - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Корсакова cтр.№ 11

Тогда, как и сейчас, она сидела у его больничной койки. Совсем молоденькая, с изможденным лицом и глазами почти одинаково блекло-серого цвета. Тогда он еще не знал, что ее глаза — это индикатор. Если внутренние батарейки заряжены по максимуму, глаза яркие и лучистые — один зеленый, второй синий. Если энергия в батарейках на нуле — вот такие, грязно-серые. Не знал он и того, что она доктор, и несколько дней называл сестричкой, а она не поправляла, только вежливо улыбалась в ответ на его неуклюжие заигрывания. Между делом она сообщила Арсению, что он провел в коме почти два месяца после тяжелейшей черепно-мозговой травмы.

Он практически ничего не помнил из того, что случилось с ним до. А то, что помнил, казалось жутким и иррациональным. Из реального и более-менее правдоподобного в памяти остались лишь обрывки. Оттягивающий плечо набитый учебниками рюкзак, темнота декабрьского вечера, снежинки в свете одинокого фонаря, хрусткий ледок под ногами, заиндевевшие стекла очков и острое ощущение того, что жизнь проходит мимо, а он, студент четвертого курса физмата Арсений Гуляев, так и останется стоять на ее обочине. Откуда родом это чувство, Арсений не понимал, но твердо верил, что так оно и было в его прежней, докоматозной, жизни и что все случившееся потом — это лишь лишнее подтверждение того, что он типичный лузер. Он даже из комы выкарабкался не победителем, а столетней развалюхой. Врачи называли это чудом, казуистикой, говорили, что кровоизлияние в мозг — это еще очень скромная плата за такую тяжелую, несовместимую с жизнью травму.

Скромная плата! В неполных двадцать два остаться парализованным инвалидом, неспособным не то, что ходить, ложку держать. Бабушка Арсения умерла от инсульта, он знал, как это бывает: перекошенное лицо, струйка слюны из уголка рта, скрюченная рука, непослушная нога. А теперь он на собственной шкуре почувствовал, каково это — сделаться беспомощным и никчемным, потерять веру в себя.

Мысли были убийственными, Арсений засыпал и просыпался с ними. Это если удавалось заснуть, потому что одним из последствий черепно-мозговой травмы стала головная боль. Жесточайшая, не убиваемая ни таблетками, ни уколами, сводящая с ума и лишающая сил, но притом удивительным образом расцвечивающая окружающий мир яркими мазками и сполохами. Ему становилось легче лишь в присутствии доктора с разноцветными глазами и странным именем Селена.

Арсений хорошо помнил, как это было в первый раз. Он уже почти потерял человеческий облик от боли, когда на лоб легла прохладная ладонь. Кончики пальцев светились нежно-голубым, он не видел этого, но знал наверняка, как и то, что прохладное нежно-голубое с Селениных пальцев проникает сквозь кости черепа, успокаивает, убаюкивает, забирает боль. Когда врач отняла руку, боль почти прошла, нежно-голубое сделалось вдруг тревожно-фиолетовым, а разноцветные глаза стали цвета давно не стиранных больничных простыней.

— Одну секундочку. — Селена пыталась улыбаться, но улыбка получалась кривой, почти такой же кривой, как послеинсультная улыбка самого Арсения, и руки у нее дрожали, а на лбу и подбородке выступили капельки пота. — Мне нужно... — Из кармана халата она достала шоколадку, развернула торопливо и неловко, не ломая плитку, откусила сразу большой кусок. — Сахар в крови упал, — пробормотала, запив шоколадку водой из его больничного стакана. — Скоро все пройдет, ты не волнуйся.

Все прошло, не так быстро, как она обещала, но прошло: глаза сделались яркими и вызывающе разноцветными, порозовели губы, перестали дрожать руки, а тревожно-фиолетовый снова превратился в успокаивающе-голубой.

Арсений тогда толком ничего не понял, кажется, он уснул раньше, чем Селена покинула палату, кажется, он даже не успел сказать ей спасибо. Единственное, что он запомнил ярко и четко, — это взаимосвязь между окружающим Селену светом и исчезновением боли. Утром следующего дня он встречал ее с шоколадкой. Просто так, на тот случай, если она снова решит забрать его боль.

— Это мне? — Она посмотрела на шоколадку задумчиво, и в задумчивости этой Арсению почудилась тревога. — Нежно-голубое свечение вокруг Селены полыхнуло ультрамарином. Может, полыхнуло, а может, Арсению просто показалось из-за набирающей силу боли.

— Чтобы сахар не падал. — Он попытался улыбнуться, левый угол рта беспомощно дернулся, превращая улыбку в уродливую гримасу.

— Он падает не «до», а «после». — Селена присела на край больничной койки, по-ученически сложила ладони на коленках. — Как самочувствие?

— После вчерашнего, — Арсений запнулся, — после того, что ты сделала, мне стало легче.

— Это странно. — Она заправила за ухо длинную челку и посмотрела на Арсения сияющими глазами. — Я думала, это прошло и больше не вернется. Я вчера даже не надеялась... просто хотела помочь.

— Ты помогла. Таблетки не помогли, а ты помогла. — Арсений замолчал, не решаясь попросить о главном, о том, ради чего выложил на тумбочку шоколадку.

— Если хочешь, я могу попробовать еще раз.

— Попробуй, пожалуйста.

…Бесконечная череда дней. Потерявшие счет шоколадки. Бледно-голубое, перетекающее в фиолетовое. Первые по-детски неуклюжие шаги. Улыбка, все еще кривоватая, но уже похожая на человеческую. И разговоры, долгие, потаенные, про то, что не рассказать даже лучшему другу Лысому, про разноцветные ауры и дымно-серые тени, про утраченную и вновь обретенную Селеной способность к целительству, про их общие маленькие тайны и победы.

Наверное, Арсений бы влюбился. Даже наверняка влюбился, если бы однажды не выглянул вечером в окно. Селена даже не шла, а летела к ожидающему ее мужчине. Арсений не мог видеть их лица, но по окружающему этих двоих золотому свечению как-то сразу понял, что влюбляться в Селену бессмысленно, что вот этот статный, длинноволосый щеголь, небрежно опирающийся на черную трость, уже давно обошел его на виражах судьбы. Нет, Арсений не ревновал. Бессмысленно ревновать к такому, что сияет ярче золота. Просто стакан, который он пытался удержать парализованной рукой, вдруг ухнул на пол, разлетаясь на мелкие осколки.

*****

С тем, что у Селены есть муж и маленькая дочь, Арсений смирился довольно быстро, и так же быстро его любовь трансформировалась в другое, по-родственному светлое и теплое, чувство. Селена стала частью его заново отстраиваемого мира, очень большой частью. Наверное, поэтому в день выписки Арсений нервничал.

Он еще не выздоровел окончательно, впереди были долгие курсы реабилитации и борьбы за возможность вернуться к прежней, до коматозной, жизни. Арсений страшился того, что ждало его за больничными стенами, но еще больше боялся того, что происходило с ним самим.