Атанагор вспомнил день, когда Жирдье доложил ему о прибытии в их края господина Амадиса Дюдю; свет надежды озарил тогда его сознание и разгорелся еще ярче после обнаружения ресторана. Недавний разговор с Дюдю вернул археолога в состояние изначальной беспросветности.
Может быть, караван немного встряхнет слежавшуюся пыль Экзопотамии; что-нибудь переменится, появятся приятные люди... Атанагор с огромным трудом шевелил мозгами: в пустыне эта привычка утрачивается быстро. Мысли его облекались теперь в примитивно-банальную форму — в лучшем случае принимали вид луча надежды, а то и вовсе чего-нибудь непотребно-прозаического.
В поисках счастливого случая у себя под ногами, в размышлениях о монахе Ортопомпе и грядущих переменах,
Атанагор набрел на камень, до половины засыпанный песком. Засыпанная половина предполагала продолжение, в чем археолог удостоверился, встав на колени и попытавшись его откопать. Обнаружив, что камень уходит вглубь, он ударил молотком по гладкому граниту и сразу же прижал к нему ухо. Поверхность камня была теплой, потому что средний солнечный луч падал как раз на это место. Звук разбежался и замер в далеких подземных глубинах, из чего археолог заключил, что там кое-что есть. Он заметил место по расположению каравана, не сомневаясь в том, что потом без труда найдет его, а фрагмент исторического памятника старательно присыпал песком. Едва он закончил с камнем, как первый грузовик, доверху заваленный ящиками, пропыхтел мимо него. Следом тащился второй, тоже нагруженный тюками и оборудованием. Грузовики были огромные, длиной в несколько десятков археологических молотков; они радостно рычали. Рельсы и инструменты бились о крытый брезентом кузов, а сзади болталась красная тряпка. Третий грузовик вез людей и поклажу. Следом ехало желто-черное такси, опущенный флажок которого означал предупреждение для невнимательных пешеходов. Атанагор заметил внутри хорошенькую девушку и помахал рукой. Проехав еще немного, такси остановилось, будто в ожидании. Археолог поспешил к машине.
Из машины вышел Анжель, сидевший рядом с шофером.
— Вы нас ждете? — спросил он.
— Я шел вам навстречу. Как доехали?
— Терпимо, — сказал Анжель, — если исключить тот момент, когда капитан попытался плыть по суше.
— Охотно вам верю, — сказал Атанагор.
— Вы господин Дюдю?
— Ни в коем случае! Ни за какие экзопотамские горшки Британского музея я бы не согласился называться господином Дюдю.
— Простите, так сразу не угадаешь, — сказал Анжель.
— Ничего страшного, — сказал Атанагор. — Я археолог. Я здесь работаю.
— Очень приятно. А я инженер. Меня зовут Анжель. А там, внутри, — Анна и Рошель, — он указал на такси.
— Там еще есть я, — буркнул таксист.
— Разумеется, мы вас не забудем, — заверил его Анжель.
— Я вам очень сочувствую, — сказал Атанагор.
— Почему?
— Думаю, Амадис Дюдю вам не понравится.
— Жаль, конечно, — пробормотал Анжель.
Анна и Рошель целовались, сидя в машине, Анжель это знал и был мрачен.
— Хотите пройтись пешком? — предложил археолог. — Я вам кое-что расскажу.
— Да-да, — обрадовался Анжель.
— А мне куда дальше? — спросил таксист.
— Да куда подальше.
Бросив довольный взгляд на счетчик, шофер включил мотор. Денек выдался на славу.
Не совладав с собой, Анжель оглянулся. Сквозь заднее стекло мелькнул профиль Анны, по которому было ясно, что владельцу его на все наплевать. Анжель повесил голову.
Атанагор посмотрел на него с удивлением: точеное лицо хранило следы бессонных ночей и непрестанных мучений; стройная спина ссутулилась.
— Странно, — сказал Атанагор, — вы ведь красивый парень.
— Но ей нравится Анна, — вздохнул Анжель.
— Он толстоват, — отметил археолог.
— Он мой друг.
— А, тогда понятно... Атанагор взял Анжеля под руку:
— Пойдемте, а то на вас наорут.
— Кто?
— Этот кретин Дюдю. Он может придумать, что вы опоздали.
— Да ладно, не все ли равно? А вы здесь ведете раскопки?
— Покамест копают другие. Но я, без сомнения, нащупал что-то из ряда вон выходящее. Я это чувствую. Так что пусть себе роют. За ними следит мой помощник, Жирдье. Когда он свободен, я придумываю ему письменные задания, а не то он начинает доставать Дюпона. Дюпон — это мой повар. Я все это вам рассказываю, чтобы вы были немножечко в курсе. Кроме того, загадочным и неприятным образом случилось так, что Дюдю втрескался в Дюпона тоже, а у Дюпона любовь с Мартеном.
— Кто такой Мартен?
— Мартен Жирдье, мой помощник.
— А что же Дюпон?
— Ему начхать. Он, конечно, любит Мартена, но при этом страшный потаскун. Простите... В моем возрасте не пристало употреблять подобные выражения, но сегодня я чувствую себя таким молодым. Спрашивается, что мне делать с этими тремя свинтусами?
— Что же вы можете с ними сделать?
— Вот я и не делаю ничего.
— А где нас поселят?
— В гостинице. Вы только не переживайте.
— Из-за чего?
— Из-за Анны...
— О, переживать тут решительно не из-за чего. Просто ей больше нравится Анна. Это очевидно.
— В чем же очевидность? Это не более очевидно, чем что-либо другое. Она с ним целуется, вот и все.
— Нет, не все, — сказал Анжель. — Сначала она целует его, потом он ее. И везде, где побывала его рука, ее кожа уже не та, что прежде. Это не сразу замечаешь, потому что Рошель так же свежа после его объятий, как и до них, и губы ее по-прежнему пухлы и ярки, и волосы блестят. Но все же она изнашивается. Каждый поцелуй неприметно старит ее, грудь становится менее упругой, кожа не такой прозрачной и шелковистой, тускнеют глаза, тяжелеет походка. И с каждым новым днем это уже немножко не та Рошель. Я знаю: кто ее видит, верит, что это все еще она. Я и сам верил попервоначалу, пока не стал замечать все это.
— Ну и насочиняли же вы, — сказал Атанагор.
— Нет, не насочинял. Вы сами знаете, что я прав. Я это вижу. Каждый день я обнаруживаю в ней новые перемены. Всякий раз, как я на нее смотрю, я вижу, что она портится. Это он её портит. И никто ничего не может с этим поделать, ни вы, ни я.
— Значит, вы ее уже не любите?
— Люблю. Так же, как любил сначала. Но мне больно видеть, как она тает, и поэтому к моей любви примешивается ненависть.
Атанагор молчал.
— Я приехал сюда работать, — продолжал Анжель. — Я хочу работать. Я надеялся, со мной поедет только Анна, а Рошель останется. Но все случилось иначе, и мне не на что больше надеяться. В течение всего путешествия он не отходил от нее, и тем не менее я остаюсь его другом. А вначале, когда я говорил, что она красавица, он смеялся.