Нашелся там и небольшой листок бумаги, очевидно, вырванный из карманного блокнота. Написанная от руки расписка на сто долларов за подписью Люка Ферье.
— Шелби?
— Да? — Она, нахмурясь, разглядывала лежащий перед ней гроссбух.
— Колдуэлл играл в покер?
— Не знаю, но могу выяснить. А что?
— Если играл, то наверняка с Люком Ферье.
Она взглянула на него, все еще хмурясь.
— Ну, вспомни, что никто из нас не подозревал о любви Люка Ферье к играм. Так что я не удивлюсь. Только сомневаюсь, чтобы Джордж часто играл в карты, он очень бережно относился к деньгам.
— Ты в этом уверена?
— Вполне уверена.
— А что, если Ферье был должен ему сотню в качестве карточного долга?
Шелби подняла брови.
— Ты хочешь знать, пытался бы Джордж получить свои Деньги, если Ферье отказывался платить? Нет, скорее всего. Для Джорджа сотня долларов пустяк. Это дало бы ему повод не давать Ферье в долг или просто больше с ним не играть. Он дважды на одни и те же грабли не наступал.
Этот довод показался Джастину разумным. Он продолжал рассматривать маленький листик бумаги и размышлять.
Получается, что Джордж Колдуэлл, скорее всего, играл в покер или какую-нибудь другую игру хотя бы раз. Оба они, и Люк Ферье и Рэндал Паттерсон, были клиентами его банка. Этого недостаточно, чтобы увязать вместе три первых убийства, но что, если это хотя бы частично объясняет убийство самого Джорджа?
Что, если человек, отличавшийся, по общему мнению, слишком большой пронырливостью, заинтересовался тремя убийствами и, зная всех этих мужчин достаточно хорошо, догадывался, что могло их объединять? И что, если его поиски подтверждения своему подозрению и привели к убийству?
Слишком уж много «если». И, черт возьми, никакого способа убедиться, на правильном он пути или нет.
— Эй, — позвала Шелби.
— Что?
— Эти непонятные доходы Джорджа. Когда он делал вклады?
Джастин достал маленькую черную книжку, которую постоянно носил с собой, и прочитал даты предполагаемых выплат денег шантажисту.
— Все сходится, — заявила Шелби. — С первого до последнего.
— С гроссбухом? И как они там записаны?
— Подожди минутку, у него тут нечто вроде личного кода…. — Шелби нахмурилась и перелистала несколько страниц. Потом кивнула. — А, понятно. Похоже, он года три назад перевел какую-то собственность, сдаваемую в аренду, на имя сына. И с той поры вносит доход на счет фонда, который он собирает, чтобы отправить сына в колледж.
— Все вполне невинно, — заметил Джастин.
— Я же говорила: Джордж никакой не шантажист.
— Тогда почему он должен был умереть? — тихо спросил Джастин.
Шелби повернулась к нему.
— Если он не был шантажистом и у него не было гнусного секрета, тогда он каким-то образом представлял угрозу для убийцы. Может, что-то знал. Поэтому и должен был умереть. Больше я ничего не могу придумать.
— И убийца в результате остался на руках с жертвой, которую ему обязательно надо было привязать к другим убийствам. Иначе полиция станет искать мотив специально для этого случая, — сказал Джастин.
Шелди смотрела на него, не отрывая взгляда.
— И он решил сфабриковать так называемые улики, указывающие на шантаж. Что еще раз говорит в пользу того, что здесь замешан полицейский. Для копа довольно легко было получить хотя бы ограниченный доступ к банковским счетам Колдуэлла, обнаружить регулярные вклады и придумать эту записную книжку, чтобы убийство вписывалось в общую картину.
— Разумно, — согласился Джастин.
— Так что не стоит удивляться, что ты не можешь найти людей, которых он шантажировал, и компромат на них. Большинство других полицейских не стали бы особо искать доказательства, что Колдуэлл действительно был шантажистом. Ведь уже вошло в привычку после убийства ждать, когда всплывут какие-нибудь грязные подробности из жизни убитого. Убийце так было проще.
— И это снова возвращает нас к главному вопросу, — сказал Джастин. — Почему же Джордж Колдуэлл должен был умереть?
К вечеру Нейт Маккарри еще больше разволновался, хотя и не мог понять, что его беспокоит. Он испытывал неприятное и назойливое ощущение, что в течение дня он либо видел, либо слышал что-то важное, на что не обратил должного внимания.
Когда совсем стемнело, он принялся без устали вышагивать по комнатам, по нескольку раз проверяя охранную сигнализацию на дверях и окнах и сожалея, что живет один. Когда зазвонил телефон, у него сердце ушло в пятки.
Он несколько секунд смотрел на аппарат, будто это змея, готовая ужалить, потом хрипло рассмеялся и взял трубку.
— Слушаю.
— Ты заплатишь.
Голос был низким, почти что шепот, без всяких особенностей, он даже не мог определить, мужчина говорит или женщина.
Нейта охватил озноб.
— Что? Кто это, черт побери? — закричал он дрожащим голосом.
— Ты заплатишь.
Он перевел дыхание и постарался говорить спокойно, не показывая, что сходит с ума от страха:
— Послушайте, не знаю, кто вы такой, но я не сделал ничего плохого. Я никому не принес вреда. Я клянусь.
Послышался хриплый смешок, такой же бесполый, как и раньше, но еще более жуткий, и снова шепот:
— Ты заплатишь.
Связь прервалась с мягким щелчком, и в трубке послышались короткие гудки.
Нейт медленно повесил трубку и уставился на аппарат, не чувствуя ничего, кроме дикого ужаса.
— О господи, — простонал он.
13
— Какая у нее могла быть причина? — настойчиво спросил Макс. — Почему Хейли могла захотеть убить своего отца?
— Потому что она его любила.
Макс нахмурился.
— Объясни-ка поподробнее.
Нелл знала, что объяснить придется, но ей хотелось сделать это по-своему.
— Ты спросил меня, что случилось в ту ночь, когда я исчезла. Первое, Хейли сказала отцу, что я собираюсь пойти с тобой. Ее подружка работала в том магазине в городе, где я купила платье. Так что она знала, причем уже несколько дней, что я собираюсь уйти. Однажды она увидела, как мы с тобой ехали вместе верхом, вот она и догадалась. И в ее натуре было приберечь такие новости до того момента, когда они смогут принести ей большую пользу. Вот она и сказала мне, что все знает, за два дня до бала. Наверное, ей хотелось, чтобы я нервничала. Именно поэтому я и была расстроена последние пару дней. Я понимала, она ему расскажет и разрушит все.
— Я знал, что вы не слишком близки, — задумчиво сказал Макс, — но я не догадывался, что дело обстояло так скверно.