Фантом памяти - читать онлайн книгу. Автор: Александра Маринина cтр.№ 82

- Что у нас в ближайшие дни? - спросил я. - Я нужен?

- Кажется, нет, впрочем, надо проверить. - Кошечка полезла за своим бесценным органайзером, полистала его.

- Похоже, до первого ноября ты совершенно свободен. Первого мы летим в Амстердам.

- Значит, я могу расслабиться? Хочу сразу же уехать на дачу, закончить книгу, мне осталось совсем чуть-чуть, буквально несколько эпизодов. Закончу и сразу же возьмусь за роман о подлых ментах.

- А финал? Ты говорил, что не можешь придумать последнюю сцену. Придумал?

- Пока нет. Но уверен, что, пока буду сидеть на даче и дописывать недостающие куски, он сам собой родится. Ты же знаешь, у меня всегда так.

- Знаю, - Муся слегка улыбнулась и снова вернулась к своим бумагам.

На самом деле я был настроен не столь оптимистично, как пытался продемонстрировать Кошечке. С концовкой книги что-то не складывалось просто катастрофически. Я понимал, что мой герой-композитор в конце концов уедет из деревни в поселок, где снимает дом, и уедет с ощущением полного понимания происходящего. Но для финала нужна была нота, сильная, мощная, а ее я никак нащупать не мог. Вернее, мне то и дело казалось, что я вот-вот ее найду, почувствую, что она где-то здесь, рядом со мной, но она ускользала, и все мои попытки поймать ее и удержать пока ни к чему не привели. Точно так же я чувствовал близость "момента истины", и точно так же чувство сие плодов не приносило. Я не мог нащупать слабый кирпич в кладке стены и не мог найти главную мысль для финала книги. Только понимал, что композитор должен испытывать глубокую благодарность и к Анне, и к Марии. К Марии понятно за что: за науку. А к Анне? Ни один из написанных на сегодняшний день эпизодов не предполагал подобных чувств к холодной и замкнутой красавице, над которой к тому же еще и злой рок тяготеет, но я был уверен, что благодарность должна быть. Только вот за что? Мне казалось, что, как только я это пойму, финал книги выпишется автоматически. Благодарность...

Вместо того чтобы думать о книге, я вдруг съехал мыслями в свои школьные годы. На уроках математики я сидел за одной партой с Иркой Бенедиктовой, самой умной девочкой в классе, круглой отличницей. Кроме того, она была еще и красивая, и очень спокойная и дружелюбная, совершенно не задавака, несмотря на то что папаня ее занимал какой-то жутко высокий пост в каком-то министерстве, чуть ли не заместителем министра был. Ирка ужасно нравилась мне, я даже был почти влюблен в нее. И кто знает, как сложились бы наши отношения в романтическом плане, если бы не та злосчастная контрольная по алгебре в девятом классе.

Одним из заданий контрольной было построить отрезок, равный корню из двух. Уж не знаю, какой боженька меня в этот момент поцеловал в темечко, но я мгновенно сообразил, что задачка на самом деле находится на стыке алгебры и геометрии и что заниматься вычислениями в данном случае не нужно. Достаточно просто построить прямоугольный треугольник с катетами, равными одному сантиметру, и длина гипотенузы окажется равной точнехонько корню из двух. Я быстренько выполнил требуемое, решил остальные примеры и огляделся. Ирка сидела с несчастным видом и логарифмической линейкой в руках, видно, пыталась выйти из положения чисто алгебраическим способом. Я толкнул ее в бок и развернул листок с контрольной так, чтобы ей было видно. Ирка - умница, сразу сообразила, в чем тут фокус, и благодарно улыбнулась мне.

Через три дня учительница математики раздала нам проверенные контрольные. Ирка, естественно, получила свою пятерку, никаких других оценок у нее отродясь не было. На моем же листочке красными чернилами красовалось: "2. Списано у Бенедиктовой". Разумеется, учительнице и в голову не пришло, что отличница Бенедиктова может не справиться с заданием, поэтому полагала, что "хорошист" Корин наверняка списал у нее. Как же могло быть иначе? Ведь, как выяснилось, из всего класса эту хитрую задачку про корень из двух решили только мы двое. Ну Бенедиктова - это святое, она, конечно же, сама додумалась, на то она и самая умная в классе. А Корин - не самый умный, он такой же, как все остальные, поэтому раз все остальные не решили, то как же он мог? Не мог. Стало быть - списал.

Я постарался не потерять лица, все-таки девочка мне нравилась, и, с трудом борясь со жгучими слезами обиды от такой несправедливости, криво усмехаясь, показал свою контрольную Ирке. Не знаю, чего я ждал тогда от нее: сочувствия, удивления, возмущения, готовности честно объясниться с учительницей и рассказать ей, как было дело. Но чего-то ждал. Чего угодно, только не холодного молчания. Ирка Бенедиктова, красавица и умница, ничего не сказала, даже не посмотрела на меня. Просто отодвинула листок на мою половину парты и отвернулась.

На следующем уроке математики она сидела за другой партой, пересела к нашей записной двоечнице, поменявшись местами с ее соседом. Со мной Ирка была с того дня холодно-сдержанна, но и то только тогда, когда от общения со мной было уже никак не увернуться. Иными словами, она стала избегать меня.

Сказать, что я страдал, - это ничего не сказать. Причем страдал-то я не по Ирке, все равно мы учились в одном классе и все равно вне школы не встречались. Я страдал от несправедливости и ощущения полной беззащитности. Ирка понимала, что поскольку я влюблен в нее, то не пойду к училке жаловаться, искать правду и добиваться другой оценки. Она использовала мое доброе к себе отношение. Более того, я сделал ей добро дважды, сначала подсказав решение, а потом промолчав, спасая ее репутацию непогрешимой отличницы. И рассчитывал я за все за это на хоть какую-то благодарность. Пусть она не кинулась меня защищать, хотя я в глубине души ждал этого, но потом она могла бы наедине сказать какие-то слова, которые утешили бы меня, извиниться, да, на худой конец, яблоком угостить! Меня устроил бы любой жест с ее стороны, который мог бы интерпретироваться как "спасибо тебе, Андрюша, я не думала, что так получится. Ты замечательный". Но ничего даже отдаленно похожего я не дождался.

Пострадав некоторое время и поплакав ночью в подушку, я сформулировал для себя вывод: если ты сделал кому-то добро, жди, что в скором времени этот человек от тебя отвернется. Когда я стал чуть старше, ту же самую мысль прочел у Лабрюйера: вместе с благодарностью за услугу мы уносим с собой добрую долю расположения к тому, кто нам эту услугу оказал. То есть в свои шестнадцать я оказался в общем-то не так уж и не прав.

А еще спустя некоторое время в голову мне пришло, что я сам во всем виноват: не надо было показывать Ирке решение, и ничего не случилось бы. Я получил бы свою заслуженную пятерку, Ирка - четверку или, на худой конец, тройку, но я не оказался бы благодетелем круглой отличницы, наоборот, посочувствовал бы ей, утешил, в кино пригласил бы тоску развеять. Словом, имел бы возможность повести себя как мужчина. Я же проявил инициативу и был за это жестоко наказан. Хотел помочь девочке, которая мне нравится, а в итоге сам себе навредил. И "пару" схлопотал непонятно за что, и Ирка от меня отстранилась.