Увековечено костями - читать онлайн книгу. Автор: Саймон Бекетт cтр.№ 30

— Вы серьезно? — не поверил Броуди. Впервые бывший полицейский пришел в замешательство.

— Поэтому вещество на потолке и полу было столь важно. Жир плавится и поднимается вместе с дымом. Очевидно, чем больше у человека жира, тем дольше он горит. Судя по потолку в коттедже, жертва была отнюдь не крошкой.

— Хотите сказать, она страдала избыточным весом? — спросил Дункан.

— Да.

Броуди потер лоб.

— А при чем тут одежда?

— Плавленый жир пропитывает одежду. И она служит фитилем, продлевая процесс сгорания. В особенности если сделана из легковоспламеняющейся ткани.

Броуди был потрясен.

— Боже, ну и картина!

— Да, но такое действительно бывает. Большинство случаев самовозгорания происходит с пожилыми людьми или пьяными. И в этом нет ничего странного или паранормального. Они просто роняют на себя сигарету, засыпая, или подходят слишком близко к камину и не могут себя потушить. Так было и с Мэри Ризер, — сказал я Дункану. — Классический пример того, что называют необъяснимым. Пожилая женщина, толстая и курильщица. Согласно полицейскому отчету, последним ее видел сын. Она приняла снотворное и сидела в кресле в ночной сорочке — оба послужили фитилем — и курила.

Дункан задумался.

— Но почему конечности уцелели?

— Потому что даже при приличном количестве жира человеческие ткани горят не сильно. Получается тлеющий огонь, который достаточен, чтобы поглотить тело, но не зажечь что-либо. Взять свечку: она тает, пока горит фитиль, но не затрагивает ничего вокруг. Поэтому кисти и ноги иногда остаются…

Я поднял руку и закатал рукав.

— Они состоят в основном из кожи и кости. На них почти нет жира. К тому же обычно они не покрыты тканью. Руки иногда сгорают потому, что лежат на теле. Однако стопа и порой голень находятся на приличном расстоянии от очага пламени и сохраняются.

Броуди задумчиво потер подбородок.

— Эффект фитиля мог быть умышленным? Кто-нибудь способен такое подстроить?

— Сомневаюсь. Технически это сложно. Никогда не слышал, чтобы такой прием был задействован при убийстве. Все зафиксированные случаи были несчастными. Думаю, преступник хотел уничтожить улики, которые мог оставить на теле. Наверно, вылил небольшое количество бензина, чтобы жертва воспламенилась, — совсем немного, иначе потолок был бы черным, — бросил спичку и сбежал.

Броуди наморщил лоб.

— Почему убийца не спалил весь коттедж?

— Понятия не имею. Возможно, боялся привлечь внимание. Или надеялся, что так оно будет больше смахивать на несчастный случай.

Оба молча впитывали информацию. Наконец Дункан нарушил тишину:

— К тому моменту она была мертва?

Я сам долго думал над этим. Женщина не двигалась по полу, не пыталась затушить огонь. Удар, проломивший череп, как минимум лишил ее сознания или погрузил в коматозное состояние. Но была ли она мертва?

— Не знаю.

Стены больницы сотрясались от порывов ветра. Прерываясь, завывания только накаляли тишину. Я надел последнюю пару хирургических перчаток. В одном из шкафчиков была полная коробка перчаток, но я не хотел пользоваться ими без крайней нужды. Камерон раздражителен и без моих притязаний на его запасы.

Без надлежащего оборудования мало что можно сделать, однако я хотел проверить еще одну догадку.

Броуди как-то обронил, что следствие никуда не приведет без установления личности жертвы. Как только мы узнаем, кто она, прольется свет и на убийцу. Без этой информации будем блуждать в темноте.

Я надеялся помочь.

Достав из пакета череп, я осторожно положил его на стол из нержавеющей стали. Почерневший и пробитый, он лежал, накренившись, на холодной поверхности. Пустые глазницы взирали в вечность. Интересно, кого раньше видели глаза? Любовника? Мужа? Друга? Как часто она смеялась, не зная, что пошел отсчет последних дней и часов ее существования? И что она видела, когда наконец осознала близость и неминуемость смерти?

Кем бы ни была погибшая, я странным образом ощущал, что она мне не чужая. Я читал историю ее бытия, написанную на обугленных костях, видел каждый год, отмеченный ударом или шрамом. Она лежала обнаженная, какой ее не узнали бы даже родные.

Чувствовал ли я нечто подобное в прошлом, работая с трупами до трагедии с Карой и Элис? Вряд ли. С тех пор словно прошла вечность, это было в прошлой жизни. С другим Дэвидом Хантером. В какой-то момент и, видимо, из-за личных утрат я потерял привычную отрешенность. Не знаю, плохо это или хорошо, но в результате мертвая женщина не казалась мне анонимной жертвой. Поэтому она и приходила ко мне во сне, выжидающе сидела у кровати. Я чувствовал ответственность, сам того не желая.

— Ладно, скажи мне, кто ты? — тихо произнес я.

Для судебного антрополога зубы — кладезь информации. Они словно мост между костью, скрытой под плотью, и внешним миром. Выдавая расу и возраст, они хранят еще и факты личной жизни. Рацион питания, привычки, классовую принадлежность и даже самооценку можно узнать по этим кусочками кальция и эмали.

Я достал челюсть и положил рядом с проломанным черепом. Он был легким и хрупким, как пробковое дерево. Под ярким галогеновым светом отдельные части походили на анатомический коллаж, лишенный всякого естества.

Когда-нибудь я закончу работу, начатую в коттедже, соберу осколки, выбитые из черепа. А сейчас необходимо восстановить лицо и узнать имя по сожженным останкам.

Если повезет, помогут зубы.

Я не был настроен чересчур оптимистично. Лишь несколько коренных зубов упрямо остались на месте, а другие выпали, как только огонь уничтожил десны и высушил корни. Серые и потрескавшиеся в пламени зубы, захваченные до обвала крыши, напоминали окаменелые останки прошлых веков.

Оказалось, даже в повязке я мог пользоваться левой рукой, придерживая предметы. Это облегчило процесс, когда я расстелил на столе бумагу и начал выстраивать зубы в два параллельных ряда, с нижней челюсти и с верхней. Один за другим они легли так, как раньше во рту: посередине два центральных резца, затем боковые резцы, за ними клыки, премоляры и коренные. Задача не из простых. Помимо вреда, нанесенного пламенем, зубы женщины были так сильно разъедены кариесом, что сложно было определить, верхние они или нижние и какие вообще.

Мир за стенами больницы перестал для меня существовать. Словно утих ураган, временно забылись переживания по поводу Дженни, осталось лишь то, на что падал свет от галогеновой лампы. Я сделал пару снимков и набросал диаграмму, указав каждую трещину, дырку и пломбу. В лаборатории я бы сделал рентген, чтобы сравнить с больничными картами пропавших. Пока такой возможности не было, и я ограничился диаграммой.

Начал вставлять зубы в пустые лунки.