Снова домой - читать онлайн книгу. Автор: Кристин Ханна cтр.№ 60

Лина долгое время стояла в каком-то забытьи, не слыша ничего, кроме тиканья висящих над головой больших часов. Мать и дочь стояли рядом, стараясь не глядеть друг другу в глаза. Никто не произнес ни слова.

– Мне нужно увидеть его, – сказала наконец Мадлен. Лина отвернулась к окошку и дотронулась рукой до оконного переплета. Странно, но ей представилось, что она касается Фрэнсиса, хотя под пальцами была гладкая холодная поверхность.

За желтой тканью ширмы угадывалось лежащее на кровати тело. Рядом находился какой-то черный цилиндр. Лина постаралась представить себе, как она сейчас войдет в палату, зайдет за ширму, увидит лежащего Фрэнсиса, его бледное лицо, ввалившиеся щеки, его глаза – Господи, его голубые глаза...

– Я не могу туда сейчас, мам... – прошептала Лина и даже замотала головой в знак отрицания. Язык ей плохо повиновался. Но все равно: она чувствовала, что если взглянет сейчас на него, то уже никогда больше не сможет заснуть. Он все время будет у нее перед глазами: неподвижный, молчащий, не похожий на прежнего улыбающегося Фрэнсиса. – Не могу видеть его таким...

Мадлен подошла поближе и коснулась холодной ладонью щеки дочери. Лина ожидала, что Мадлен хоть сейчас посмотрит ей в глаза, но та не посмотрела. Мать не отрываясь глядела на окошко, за которым виднелась желтая ширма.

– Я видела свою маму после того, как та умерла, – помолчав, произнесла Мадлен. Голос ее звучал так глухо и неестественно, что Лина даже не сразу узнала его. – Отец проводил меня к ней, в ее темную спальню. Сказал, чтобы я взглянула на нее, чтобы попрощалась с ней, коснулась ее щеки... Щека была холодная. – Мадлен нервно передернула плечами и скрестила руки на груди. – Несколько лет после этого я, вспоминая о матери, прежде всего вспоминала то прикосновение. Память часто сохраняет совсем не то, что хотелось бы.

Мадлен вновь повернулась к Лине.

– Не хочу, чтобы и с тобой случилось что-то похожее. Лучше запомни Фрэнсиса таким, каким ты знала его все эти годы. – Она осеклась. '

«Каким знала...»

– Нужно было сказать мне, мам... Мадлен нахмурилась.

– Что ты имеешь в виду?

Через стекло окошка Лина разглядывала неясные очертания лежащего человека, того самого, к присутствию которого давно уже привыкла. Который утешал, вытирал слезы, держал ее за руку, когда Лина была совсем маленькой, успокаивал, если Лина вдруг чего-нибудь пугалась. До этой минуты Лина и не представляла себе, какую важную роль в ее жизни играл Фрэнсис, как сильно она любит его.

– Когда я расспрашивала насчет отца. – Лина опять почувствовала, как горячие тяжелые слезы потекли одна за другой по щекам, закапали ей на футболку, – тебе нужно было с самого начала сказать, что все это время он находился рядом со мной.

Мадлен взялась рукой за холодную дверную ручку и бросила последний беглый взгляд на Лину, но дочь постаралась не встретиться с ней глазами. Затем Мадлен открыла дверь.

Ее сразу окружили звуки – те самые, которые Мадлен слышала уже тысячи раз: шепот аппарата «искусственные легкие», электронное попискивание кардиомонитора. Эти звуки давно стали для нее привычными, как собственное дыхание, но сейчас, в этой тесной, сумрачной палате, они показались ей очень громкими, почти оглушительными.

Поглубже вдохнув, Мадлен прикрыла за собой дверь и, осторожно обойдя ширму, подошла к кровати.

Фрэнсис лежал, укрытый простыней до самого подбородка, с вытянутыми вдоль тела руками. Изо рта и носа шли длинные трубки: по одной в легкие Поступал воздух, по другой вводились различные растворы. На кронштейне, установленном около кровати, крепились емкости разных размеров, от которых другие трубки вели к запястью, горлу и груди. Специальная маска из полупрозрачного пластика закрывала больше чем половину лица Фрэнсиса. В палате было сумрачно, если не считать слабого света, падавшего от уличного фонаря.

Фрэнсис лежал совершенно спокойно, словно ему не было никакого дела до трубок, присоединенных к его телу, до установки, качавшей воздух ему в легкие.

Мадлен так сильно качнуло, что ей пришлось ухватиться за спинку кровати, чтобы не упасть. Наконец она собралась с духом, подошла ближе и спрятала под марлевую повязку прядь волос, выбившихся на лоб Фрэнсиса. Мерно поднимался и опадал аппарат «искусственные легкие», качавший воздух в легкие. И в такт с ним вздымалась и опадала грудь Фрэнсиса.

Мадлен хотелось поверить в чудо, в то, что если она наклонится к Фрэнсису и скажет ему на ухо несколько ласковых слов, тот оживет, выйдет на этот свет, как говорят больные в клинике.

Но Мадлен была слишком опытным врачом. Она видела, что его электрокардиограмма на экране представляет совершенно ровную линию. На болевые тесты тоже не было совершенно никакой реакции. Из Фрэнсиса ушла вся жизнь. Вся до капли.

Он никогда больше не улыбнется ей, никогда ласково не назовет ее – «Мэдди».

Чувство невозвратной потери, охватившее Мадлен, было таким сильным, что долго сдерживаемые слезы наконец хлынули из глаз.

Мадлен вспомнила, как много раз они вместе сидели на диване, держась за руки, и смотрели какой-нибудь фильм. Нагнувшись, она поцеловала его в теплую щеку.

И подождала, не откроет ли Фрэнсис глаза. Не улыбнется ли, не скажет ли ей: «Ну, Мэдди, а ты и не верила, что такое случается на самом деле...»

Но Фрэнсис ничего не говорил, просто лежал, а машина по-прежнему качала воздух ему в легкие.

Не совсем отдавая себе отчет в том, что делает, Мадлен опустила боковую перегородку кровати и легла рядом с Фрэнсисом, нежно обняла рукой его грудь и стала смотреть на открытую, необезображенную часть лица.

Фрэнсис выглядел таким спокойным, совсем неизменившимся. Мадлен молилась, чтобы так оно в действительности и было. Она тесней прижалась к нему, уткнувшись лицом ему в шею, и снова заплакала. Боже, как ей хотелось упросить Фрэнсиса, чтобы он не оставлял ее одну, не умирал, но рыдания были такими сильными, что она не могла ни говорить, ни даже думать.

Мадлен совсем потеряла счет времени: лежала, обнимая Фрэнсиса, вдыхая еле ощутимый аромат его крема после бритья. Этот крем она сама подарила ему на Рождество. Думая о том, чего между ними уже никогда не произойдет, понимая, что она никогда больше не поднимет телефонную трубку и не позвонит ему, Мадлен чувствовала себя ужасно одинокой и беспомощной.

Ее вернул к действительности стук в дверь палаты. Она всхлипнула, вытерла слезы, собираясь выбраться из кровати и встать рядом, изображая профессиональное бесстрастие. «Сильной, ей надо сейчас оставаться сильной...» Однако Мадлен не смогла даже шевельнуться: так и лежала, сжимая Фрэнсиса в объятиях, слабым голосом произнеся:

– Войдите.

Открылась дверь, и в палату вошел доктор Нусбаум. Подойдя к кровати, он произнес: