Панорама времен - читать онлайн книгу. Автор: Грегори Бенфорд cтр.№ 96

— Ум-м-м. Спорим, это совсем не то шампанское, что в пузыре на столе? — засмеялась Марша.

Официант замешкался, а потом признался, что председательствующий приказал ему принести шампанское из запасников. После этого официант поспешно удалился, боясь, что и так наговорил лишнего. Казалось, присутствие Марши раскололо окружающих на два лагеря. Вокруг них как бы образовался свой кружок, отовсюду к Марше стекались друзья. Появился, пожимая всем руки, Кэрроуэй. Гордон просто купался в лучах неиссякаемой энергии жены. Ему никогда не удавалось расслабиться так в обществе Пенни, и, может быть, об этом стоило задуматься раньше. В 1968 году, когда они снова увлеклись друг другом — как выяснилось, в последний раз, — он и Пенни зимой поехали в Вашингтон. Город окутывала дымка тумана, поднимавшегося от беспокойного течения Потомака. Он припомнил, что в тот приезд старался избегать вечеров в компании физиков из-за Пенни, потому что ей они казались скучными, а кроме того, он не мог предугадать, когда она ввяжется в какой-нибудь политический спор или, того хуже, замкнется в мрачном молчании. Имелись и такие сферы, которых они с Пенни по молчаливому уговору старались не касаться, и со временем их становилось все больше. Им было из-за чего ломать копья. “Ты копишь обиды”, — обвинила его однажды Пенни. Но, как ни странно, когда после черной полосы наступала белая, оба они буквально светились. Его взгляды на протяжении 67-го и 68-го годов постоянно менялись. Он не принимал фрейдистских рецептов, которые предлагала Пенни, но не находил и других альтернатив. “А не слишком ли явно ты пренебрегаешь анализом?” — спрашивала Пенни, и он понимал, что она права. Ему казалось, что в четкости ее формулировок спрятана какая-то ловушка. Психология развивалась по образу и подобию точных наук, имея перед глазами яркий пример физики. Но и они за образец для себя взяли старый часовой механизм Ньютона. Для современной физики не существует живущего по законам механики мира, не зависимого от наблюдателя, нет механизма, к которому нельзя прикоснуться, и нет способа описания системы без погружения в нее. Его интуиция подсказывала, что никакой поверхностный анализ не сможет объяснить происходящего между ним и Пенни. И вот в конце 1968 года его личность начала раздваиваться, а еще год спустя он встретил Маршу из Бронкса, невысокую и смуглую, и возникло неизбежное. Припоминая эти события, ныне замурованные в памяти, как доисторическая муха в янтаре, Гордон улыбнулся Марше, которую прямо-таки переполняли эмоции.

Свет, проникавший в помещение через окна с западной стороны, приобрел медный оттенок. Витрины фондовых агентств, как всегда с опозданием, засветились разноцветными огнями. Гордон кивал, пожимал руки, перекидывался фразами с коллегами. Рядом с Маршей оказался Рамсей с тонкой дымящейся сигарой. Гордон приветствовал его заговорщицким подмигиванием. Потом к нему обратился какой-то незнакомец:

— Мне очень хотелось поговорить с вами, поэтому я просто вломился в ваше окружение.

Гордон улыбнулся ему, не особенно интересуясь, погруженный в воспоминания. А потом вдруг увидел, что к пиджаку молодого человека приколота изготовленная явно собственноручно карточка “Грегори Маркхем”, и оторопел. Рука, поднятая для приветствия, застыла в воздухе на полпути. Шум разговоров неожиданно сделался каким-то потусторонним, и он отчетливо услышал стук собственного сердца.

— Да, я вижу, — рассеянно проговорил он.

— Я составлял тезисы по физике плазмы, но потом ознакомился с трудами Таннингера и, конечно, вашими и полагаю, что как раз в этой области и вершится настоящая физика. Я хотел сказать, что здесь наблюдается целый комплекс космологических последствий, разве не так? Мне кажется… — И Маркхем, который, на взгляд Гордона, был всего лет на десять моложе его самого, начал рассказывать об идеях, возникших у него в связи с работами Таннингера.

У Маркхема имелось несколько интересных предположений по поводу нелинейных решений — идей, о которых Гордон раньше не слышал. Несмотря на испытанный им шок, он внимательно следил за рассуждениями Маркхема. Он мог сказать, что у того правильное чутье в отношении этой работы. Примененные Таннингером новые методы анализа внешних дифференциальных форм затрудняли понимание его идей для старших поколений физиков, но для Маркхема здесь проблем не возникало. Он не относился к приверженцам общепринятых, но устаревших идей. Маркхем разрабатывал доступные пониманию формализации парадоксальных кривых, покорившие эллиптической логикой равнины реальной физики. Гордона охватило волнение. Ему хотелось найти какое-нибудь тихое местечко, где можно сесть и записать собственные аргументы, чтобы сжатые математические формулировки сами говорили за него. Но тут подошел один из помощников председателя и вежливо, но решительно вмешался в беседу, сказав, что мистера и миссис Бернстайн ждут. Маркхем пожал плечами, как-то криво улыбнулся и исчез в толпе. Гордон вздохнул, вернулся к реальности и, взяв Маршу за руку, последовал за помощником, прокладывавшим им дорогу. У Гордона возникло желание окликнуть Маркхема, найти его, пригласить к себе в этот же вечер, не дать ему исчезнуть из поля зрения. Но что-то его удержало. Он раздумывал о том, не является ли само по себе это событие, эта случайная встреча составной частью парадокса — но нет, здесь не было смысла, прорыв наступил в 1963 году. Этот Маркхем не тот человек, который в далеком будущем займется расчетами в Кембридже, а после погибнет в авиационной катастрофе. Будущее будет другим Удивление промелькнуло на его лице, и он машинально пошел дальше.

Они встретились с министром здравоохранения, образования и благосостояния. Его тонкий нос и вытянутые трубочкой губы образовывали на лице восклицательный знак. Помощник проводил их к специальному маленькому лифту, где все они стояли очень неудобно в тесноте, — “в пределах персональных границ каждого”, как отметил про себя Гордон, а секретарь держал страничку, всю исчерканную спичрайтером. Гордон вспомнил, что эта должность в кабинете министров имела большое политическое значение. Дверцы лифта открылись в узкий коридор, набитый неподвижно стоящими людьми. Несколько человек внимательно посмотрели на них, а затем их взгляды снова стали безразличными. “Служба безопасности”, — предположил Гордон. Секретарь провел их по узкому коридору в большую комнату. Навстречу выскочила маленькая полная женщина, одетая словно для оперы. Она привычно поднесла руки к горлу, поправляя нитку жемчуга, и глубоко вздохнула:

— Аудитория уже заполнена, мистер секретарь. Мы даже не предполагали, что народ соберется так рано. Я думаю, пора начинать.

Секретарь кивнул и пошел вперед. Марша положила руку Гордону на плечо, стараясь дотянуться до своего высокого мужа.

— У тебя слишком затянут галстук. Ты выглядишь так, словно собираешься повеситься. — Она умело ослабила узел и расправила галстук, прикусив от усердия нижнюю губу, из-за чего кожа ниже линии помады побелела. Гордону почему-то вспомнилось, как белел песок под ногами, когда он бегал по берегу.

— Давайте, давайте, — подгоняла их леди в жемчугах.

Они прошли через выложенный мрамором проход и оказались на сцене. Вокруг суетились освещенные прожекторами фигуры, публика тихонько переговаривалась. Еще один помощник в неуместных белых перчатках взял Маршу под руку и повел их обоих к стоящим в два ряда креслам, большая часть которых уже была занята. Усадив их в конце переднего ряда, помощник исчез. Марша носила модное короткое платье. Ее попытки натянуть его на круглые колени привлекли внимание Гордона. У него появилось приятное чувство собственника — ведь этот скрываемый от глаз публики роскошный изгиб бедер принадлежал только ему и будет принадлежать вечером всего лишь по молчаливой просьбе.