Ловкач и Хиппоза - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Белошников cтр.№ 24

Но тут, на мое кошачье счастье, деревья впереди расступились. Я из последних сил прибавила шагу и, спотыкаясь, вывалилась из леса на бескрайнее поле, теряющееся вдали в туманной сумрачной темноте. Темноте, в которой не было видно ни единого огонька.

И впереди я увидела спасение.

Это был большой, видно уже достаточно давно поставленный стог сена. Я добралась до него, скинула рюкзак и, подвывая от холода, страха и одиночества, принялась рыть нору. Страх придал мне силы, я отчаянно, словно загнанный собаками енот, вырывала куски слежавшегося сена, не чувствуя боли в онемевших пальцах, выкидывала куски наружу и углублялась в стог все дальше и дальше. Пока не добралась, судя по длине моей норы, чуть ли не до середины стога. Я увеличила пространство своей пещеры вверху, выкинула лишнее сено, а потом втянула в нору свой рюкзачок, смутно белеющий в темноте, и закидала отверстие изнутри сеном. Стало абсолютно темно. Ну и черт с ним – клаустрофобией, я слава Богу, не страдаю. Я положила рюкзак под голову, сунула руки в рукава куртки и, свернувшись в клубок, закрыла глаза. Меня перестало трясти – в моей сенной норе было тихо и тепло.

Но все равно передо мной продолжало дергаться и мелькать, словно обрывочные кадры из разных-разных фильмов, все, что со мной случилось за прошедшие сутки: взрывающаяся машина, летящий с балкона Узколицый, Катерина, мамуля с папулей, бандиты с пистолетами, ухмыляющийся Антонио, ревущие на взлете самолеты, деревья, лица бабулек, московские улицы, Владик с бокалом "мартини" в руке и танцующий хохочущий Ломоносов.

Я заплакала – тихо и безнадежно.

А потом почему-то передо мной всплыло бородатое лицо Пуппи-Хруппи, который сказал мне, весело улыбаясь и подмигивая с заговорщицким видом:

– Слушай, Хиппоза: нюхнем кокаинчику, а?

Это я-то – Хиппоза?!

Тут я с удивлением поняла: кажется, я засыпаю, несмотря на все свои невзгоды.

И я действительно провалилась в сон.

В сонной утренней тишине внезапный звонок телефона всегда звучит как-то особенно громко и противно, правда? Я считаю, что дело обстоит именно так. Ненавижу утренние звонки, равно как и любые междугородние. Они всегда неожиданны, всегда застают тебя врасплох и всегда приносят несчастье.

Телефон зазвонил, когда я еще спал.

Я ожесточенно заворочался в полудреме, не открывая глаз. Надеялся, что это ошибка. Кто-то не правильно набрал номер. Надеялся, что яростно дребезжащий телефон сейчас заткнется и я снова провалюсь в сладкий сон. Но ничего подобного не произошло. Аппарат продолжал надрываться.

Я чуть стянул одеяло с головы и приоткрыл один глаз – на то, чтобы открыть два, сил не было. Окна в комнате я еще со вчерашнего вечера плотно прикрыл шторами. Только сбоку как-то сиротливо пробивался неяркий предрассветный луч света. Он ломался на потемневшем от времени дубовом паркете. А так комната тонула в полумраке. За окнами стучали по стеклам капли дождя и тихо завывал ветер. Я весьма отчетливо представил, какая сейчас погода на дворе, и меня передернуло от невольного озноба. У меня и в квартире-то было достаточно свежо, потому что я оставил на ночь открытой форточку. А каково же тем, кто уже трудится на этом свежем и до отвращения холодном воздухе? Предполагаю, что не сладко.

Вообще-то при дневном свете моя почти тридцатиметровая комната выглядит достаточно светлой, но, все равно, увы, по весьма понятным причинам производит впечатление жуткой неухоженности: а какая еще должна быть квартира у холостяка?.. В комнате теряются шкаф, журнальный столик и продавленное кресло напротив японского телевизора устаревшей модели, – я не пижон и человек неприхотливый, – вечно стоящего на полу. Так мне удобнее. Да и некуда его больше ставить – мебели в моей норе раз-два – и обчелся. Еще в ней присутствуют стоящий в эркере немецкий тренажер, пара стульев, несколько полок с книгами и отличным собранием компакт-дисков, исключительно с классической музыкой. Единственная по настоящему дорогая вещь

– это филлипсовский CD-проигрыватель, который обошелся мне в кучу денег. Полки висят над разобранным диваном-кроватью. Именно на нем я и возлежал, не в силах заставить себя поднять телефонную трубку.

Телефон все не умолкал.

Я с омерзением принюхался. В холодном воздухе пахло застарелым табачным дымом и перегаром. И немудрено: на журнальном столике посреди грязной посуды с объедками красовалась пустая бутылка из-под греческого коньяка "метакса". Отвратительное пойло, как выясняется под утро. Еще две пустых винных бутылки стояли на полу рядом со столиком. Следы вчерашнего забега в ширину. Чувствовал я себя отвратительно. К тому же резко заломило в затылке, и он стал быстро наливаться пульсирующей болью. А чего еще ожидать, дружище, после того, как полночи пьешь, как лошадь. За плинтусом со всех сил заскреблась проснувшаяся вместе со мной от телефонного трезвона мышь. Она-то наверняка с похмелья не страдает, сволочь хвостатая, злобно подумал я и скосил глаза вниз.

Телефон чуть ли не подпрыгивал от непрекращающихся звонков. Кто-то точно знал, что я нахожусь дома. Ну, что ж. Делать было нечего. Я с обреченным вздохом свесил руку с дивана и снял трубку.

– Алло?..

– Узнал? – спросил меня некто хриплым голосом. – Узнал, кто говорит, Шура?

Это был Рыжий. Только он с его гипертрофированным самомнением считает, что все должны узнавать его по первым же звукам голоса. Типичный комплекс провинциального недоноска. Кто его узнает, идиота, кому он нужен? Впрочем, я не совсем прав: Рыжий картавит, как незабвенный Владимир Ильич – как уж тут его не узнать?..

– Узнал, – ответил я. – Говори.

– Дрыхнешь, небось, вовсю, Шура? Сладкие сны видишь? А дело-то не ждет, – злорадно забормотал он.

Худшего варианта с утра и придумать было нельзя. А все потому, что я, к сожалению, заранее знал, какую неприятную новость он мне сейчас сообщит.

– Конечно, сплю, дубина! – злобно ответил я. – А ты думал, в крикет играю?

– Чего играешь? – не понял этот кретин.

– Говори, чего надо.

– Как что? Ехать надо, Шура. Срочно. Сегодня. В Сочи, к нашему старому знакомому.

Ну, вот! Так я и знал. Но это было чистой воды безумием – отправляться сейчас, с чудовищного похмелья куда-то за тридевять земель. По мокрой трассе.

Я прекрасно понимал, что мой отказ ни к чему хорошему не приведет: только Антона разозлю, а ехать все равно придется. Но какое там ехать! Я сейчас разговаривал – и то с превеликим трудом. К тому же никаких предварительных договоренностей о нынешней поездке у нас не было – этот утренний звонок Рыжего обрушился на меня, как гром с ясного неба.