— Ты имеешь в виду, ты знаешь… как я делал… с… ты знаешь… с обезьяной?
Глаза Гарри были закрыты, он явно уплывал вдаль на растущей волне боли. Он вздохнул, тихо и неровно.
— Останови медсестру, — сказал он. — Как… обезьяну. Голова его слегка отклонилась назад, он задышал чаще, но так же неровно.
Так.
Вот оно.
Останови медсестру так же, как и обезьяну. Звучит достаточно дико. Но для моего безумно звенящего мозга все это казалось музыкой. Гарри дал мне свободу. У меня есть разрешение. Мы говорили, что однажды это должно произойти, однако он удерживал меня. До сих пор.
Сейчас…
— Мы говорили… об этом, — сказал Гарри, не открывая глаз. — Ты знаешь, что делать…
— Я видела врача. — В палату влетела Дебора. — Он зайдет и исправит дозировку в рецептурном листе.
— Хорошо, — сказал я, чувствуя, как Нечто поднимается во мне от основания позвоночника, какая-то электрическая волна тряхнула меня и накрыла капюшоном. — Пойду побеседую с медсестрой.
Дебора выглядела испуганной, может быть, из-за моего тона.
— Декстер… — сказала она.
Я сделал паузу, стараясь обрести контроль над варварским ликованием, все возрастающим во мне.
— Не люблю неясностей.
Мой голос показался странным даже мне самому. Я прошел мимо Деборы быстрее, чем она могла бы зарегистрировать выражение моего лица.
И в коридоре хосписа, протискиваясь между тюками чистого, хрустящего, белого постельного белья, я почувствовал, как Темный Пассажир в первый раз становится Новым Водителем. Декстер сразу растворился, стал почти невидимым — светлые полосы на чутком и прозрачном тигре. Я смешался с ним, меня почти невозможно увидеть, но я здесь, хожу кругами против ветра, выслеживая свою жертву. Во всепожирающей вспышке свободы, на пути к совершению ЭТОГО впервые в жизни, с санкции всемогущего Гарри, я отступал, сливался с темным фоном своего собственного темного «я», в то время как другое «я» припадало к земле и рычало. Я сделаю ЭТО наконец. Сделаю то, ради чего создан.
И я сделал.
Глава 17
И я сделал. Так давно, а память все еще пульсирует во мне. Конечно же, у меня сохранилась та капелька крови на стеклышке. Она была моей первой, и я мог в любое время вызвать воспоминания — стоило только достать препарат и посмотреть на него. Я так и делал, довольно часто.
Тот день был особенным для Декстера. Последняя Сестра стала Первой Подружкой, и она открыла передо мной много прекрасных дверей. Я так много узнал, обнаружил так много нового.
Но почему я принялся вспоминать Последнюю Сестру сейчас? Почему вся эта серия событий отшвырнула меня назад через время? Я не могу позволить себе воспоминаний о своей первой паре длинных штанов. Мне нужно взорваться действием, принимать крупные решения, вершить великие дела. Вместо того чтобы сентиментально прогуливаться по тропинкам памяти и барахтаться в сладких воспоминаниях первого стеклышка с капелькой крови.
Которой, только теперь я подумал об этом, не взял у Яворски. Такая вот мелочь, абсолютно не важная деталь, но она может превратить сильного мужчину, человека действия, в суетливого, хнычущего невротика. Мне нужен его препарат. Без него смерть Яворски будет бессмысленной. Весь этот идиотский эпизод — хуже тупой, импульсивной глупости: он не завершен. У меня нет препарата.
Я помотал головой, пытаясь спазматически объединить клетки серого вещества в единый синапс. Я уже наполовину решил взять катер и съездить на утреннюю прогулку. Может быть, соленый воздух выветрит тупость из моего черепа. Или отправиться на юг, к Тэрки-Пойнт,
[23]
в надежде, что из-за радиации я снова мутирую в рациональное существо. Вместо этого я сварил кофе. Действительно, препарата нет. Опыт обесценен. Без препарата я мог бы с таким же успехом просто остаться дома. Примерно так. И все-таки кое-какая награда мне досталась. Я улыбнулся, вспоминая смешение лунного света со сдавленными криками. Какой же я все-таки безрассудный маленький монстр! Такого эпизода у меня еще не было. Неплохо время от времени вырываться из скучной рутины. И еще была Рита, конечно, но я не знаю, что тут и думать. Вместо этого я подумал о прохладном бризе, обдувающем извивающегося маленького человека, которому нравилось мучить детей. Можно сказать, счастливо провел время. С другой стороны, за десять лет память потускнеет, и без стеклышка с каплей крови я не смогу вернуть ее. Мне нужен мой сувенир. Ладно, посмотрим.
Пока варился кофе, я проверил, не принесли ли газету, впрочем, без особой надежды. Половина седьмого — слишком рано для газеты, а по воскресеньям ее чаще всего приносят после восьми. Еще один явный пример дезинтеграции общества, что так беспокоило Гарри. Так вот: если вы не можете вовремя принести мне газету, неужели вы ждете, что я воздержусь от того, чтобы убивать людей?
Нет газеты. Ну и ладно. Освещение в прессе моих приключений никогда меня особо не интересовало. И Гарри предупреждал меня, что вести записи — идиотизм. Напрасно он так — я редко даже заглядываю в обзоры о моих представлениях. Нынешний случай, конечно, несколько отличается, так как я слишком импульсивен и теперь слегка беспокоюсь, что недостаточно тщательно замел следы. Потом мне чуть-чуть любопытно, что скажут о моей неожиданной вечеринке. И вот я сидел со своим кофе около сорока пяти минут, пока не услышал, как газета шмякнулась о дверь.
Я сходил за ней, развернул.
Кажется, ну что еще можно сказать о журналистах? О них столько сказано и написано — энциклопедии. Так вот: они крайне редко отягощены памятью. Та же самая газета, которая недавно трубила «УБИЙЦА ЗАГОНЯЕТ ПОЛИЦИЮ В УГОЛ», теперь кричит: «ИСТОРИЯ ЛЕДЯНОГО ЧЕЛОВЕКА ТАЕТ». Длинная и милая заметка, очень драматично написанная, детализирующая обнаружение на стройке неподалеку от Олд-Катлер-роуд жестоко обезображенного тела. «Представитель полиции Майами» (я уверен, подразумевается детектив Ла Гэрта) считает, что выводы делать слишком рано, но, возможно, это убийство в подражание. Однако газета выдвигает собственные умозаключения (еще одна штука, которой они редко стесняются) и вслух интересуется, а действительно ли известный джентльмен в заточении, мистер Макхейл, является настоящим убийцей? Или настоящий убийца на самом деле все еще на свободе, о чем свидетельствует последнее грубейшее надругательство над общественной моралью? Ибо, предусмотрительно обращает наше внимание газета, как мы можем поверить, что двое таких убийц могут одновременно находиться на воле? Все настолько умело обосновано, что я подумал: если бы столько энергии и умственных усилий они направили на расследование убийств, сегодня все было бы уже кончено.
Хотя, разумеется, почитать интересно. И, конечно, прочитанное наталкивает на размышления. Боже правый, неужели возможно, чтобы безумное животное все еще было на свободе? Разве можно чувствовать себя в безопасности в такой обстановке?