Венечка многое мог бы порассказать, но промолчал. Вместо
этого он решил поразмыслить, не зря в их маленькой мошеннической организации он
был единственной думающей единицей. Он мигом сообразил, что единственным, к
чему они вместе с Милкой прикасались за последние несколько часов, были деньги
той странной старухи в фетровой шляпке. Да, но у Милки еще и лицо поражено… Ну
конечно, осенило Венечку, эта дура все время хваталась за голову, ведь старуха
треснула ее сумкой! И это его тогда не насторожило, как и то, что старая карга
была в перчатках… Нет, чтобы задуматься, отчего это слабосильная старуха так
сумела треснуть молодую бабу, что у той чуть сотрясение мозга не получилось.
Кирпич у нее в сумочке наверное был…
Кстати, наверняка будут еще случаи – Александра Ивановна,
Колян со своей шваброй…
– Лечение будет долгим, – предупредил врач, –
полного выздоровления не гарантирую.
Венечка скрипнул зубами. Однако его грела единственная
мысль: тот рыжий мент Анатолий тоже взял деньги голыми руками.
* * *
Город Луга на первый взгляд выглядел так, как будто за
последние двадцать лет в стране ровным счетом ничего не изменилось. На площади
перед вокзалом кашляли астматическими моторами несколько львовских автобусов
образца тысяча девятьсот шестидесятого года, между ними суетливо носились с
мешками и котомками озабоченные деревенские старухи. Как водится, собирал
бутылки красноносый алкаш неопределенного возраста, на краю площади торговала
пирожками монументальная крашеная блондинка по имени Люся, на самой середине
красовалась непросыхающая лужа, напоминающая формой и размерами одно из
американских Великих озер. В сквере на противоположном конце площади высилась
статуя неизвестного науке героя, выкрашенная кладбищенской бронзовой краской.
Однако, едва Леня сделал это наблюдение, из-за бронзовой
статуи выехал забрызганный грязью джип, остановился перед Люсиным лотком, и
наружу выбрались трое братков с бритыми свиными загривками. Все встало на свои
места. Единственное, что отличало местных братков от городских, это то, что они
набрали у Люси жареных пирожков с мясом за неимением в ближайших окрестностях
суши-бара.
Маркиз тоже вышел из машины. Не то чтобы он соблазнился
жареными пирожками, подобный деликатес эпохи развитого социализма мог вступить
с его организмом в непримиримые противоречия. Леня всего лишь направился к
автобусному вокзалу, на стене которого была вывешена крупномасштабная карта
Лужского района.
Отыскав на этой карте деревню Петровская Горка, название
которой было написано самым мелким шрифтом, Леня купил бутылку «пепси-колы»
(еще одна примета времени) и вернулся в машину.
Сначала дорога пролегала по хорошему, довольно новому шоссе,
потом пришлось свернуть на более-менее ровную грунтовку, наконец, начался
разбитый проселок в сплошных колдобинах. Машина, привыкшая к ровному
европейскому асфальту, жалобно стонала на каждом ухабе и давала хозяину понять,
что долго такое издевательство не выдержит. Хорошо хоть, что погода стояла пока
сухая и теплая, а через месяц-полтора, когда зарядят непрерывные дожди, здесь
вообще невозможно будет проехать.
Зато по обе стороны дороги тянулись яблоневые сады
удивительной красоты. Деревья были усыпаны спелыми плодами – темно-красными,
золотистыми, нежно-розовыми…
За очередным поворотом перед Леней открылась маленькая
унылая деревенька.
Десяток изб, разбежавшихся по берегу озера, явно давно
нуждались в починке. Прохудившиеся крыши, осевшие венцы, окна, в которых часть
стекол заменили фанеркой – может быть, и не по бедности, а оттого, что некому
было заняться ремонтом.
Людей в деревне не было видно. Леня ехал по улице, но дорога
была так разбита, что он пожалел машину, поставил ее на обочине и дальше
отправился пешком.
Наконец, возле одного из домов он увидел дряхлую старушонку,
которая выговаривала драной грязно-белой кошке.
– Шалава ты. – Кипятилась бабка. –
Проститутка ты после этого. Вертихвостка облезлая. Опять с приплодом. Когда
только успеваешь? Лучше бы, прохиндейка беспородная, мышей ловила, а то житья
от них нет! Среди бела дня по горнице шляются, а тебе и дела нет.
Кошка вежливо слушала хозяйку, но посреди ее гневного
монолога сгорбилась и принялась сосредоточенно умываться.
– Тьфу! – старуха отвернулась от
вертихвостки. – Что тебе говори, что не говори, все как об стенку горох…
– Бабушка, – окликнул ее Леня, – не скажешь,
где Уточкина живет, Анна Петровна?
– Ой! – старуха схватилась за сердце, –
напугал как! Ты откуда же взялся, автобуса-то не было?
– На машине приехал. Так где же Уточкина живет?
– На маши-ине? – протянула бабка то ли с
уважением, то ли с недоверием? – А где ж твоя машина?
– Там, – Леня махнул рукой, – Так где же Анна
Петровна?
– Кака-така Анна Петровна? – старуха недовольно
сощурилась. – Нету здесь никого!
– Уточкина, Анна Петровна Уточкина! – Маркиз начал
терять терпение.
– Так это, наверно, Нюрка! – сообразила наконец
бабка. – А то я думаю – кака-така Петровна? Точно, это тебе Нюрка нужна!
– И где же она?
– Дак вон ее дом, буржуйки недорезанной! – старуха
указала сухой костистой рукой в дальний конец деревни: – Вон тот, третий дом от
поворота! Ее, богатейки!
Маркиз проследил за ее жестом и увидел дом, уже знакомый ему
по двум фотографиям.
На фоне прочих изб, запущенных, полуразвалившихся, этот дом
действительно казался нарядным и богатым, так что можно было понять
прозвучавшую в голосе бабки завистливую неприязнь.
Леня подумал, что покойный Алексей Иванович Казаркин, должно
быть, помогал деньгами своей родственнице, пусть даже и бывшей, а может быть, и
присылал ей каких-нибудь мастеров, чтобы подновить домик.
Он поблагодарил рассерженную старуху и направился к дому
Уточкиных.
Не только дом Анны Петровны приятно отличался от соседских.
Сад ее тоже был ухожен, стволы яблонь выкрашены известью, дорожки аккуратно
выметены, а перед самым домом цвели на клумбе поздние цветы – крупные сортовые
георгины, астры, хризантемы, непритязательные, но яркие и нарядные бархатцы.
– Есть кто-нибудь дома? – крикнул Леня,
остановившись перед калиткой. – Хозяйка!
Из-за дома медленно, опираясь на суковатую палку, вышла крупная
пожилая женщина.
Неторопливо, с достоинством неся свое большое тело, она
подошла к калитке, остановилась перед ней и уставилась на гостя. Массивное, в
крупных складках лицо выглядело недоверчиво.
– Чего надо? – проговорила она наконец.
– Вы ведь – Анна Петровна? – спросил Леня,
облокотившись на калитку.