Скала Прощания - читать онлайн книгу. Автор: Тэд Уильямс cтр.№ 79

Он горестно фыркнул, наблюдая поток одетых в рясы людей, текущий мимо него.

Элисия, Матерь Божия, как я хотел бы, чтобы Эолер был здесь со мной! Этот чертов эрнистириец любит подобные дела. Он бы ее тут же ловко выследил своими хитрыми путями. Я-то что здесь делаю?

Проходящие мимо монахи обтекали мощную фигуру монаха-северянина, который явно впал в какой-то религиозный транс. Но вдруг, неожиданно для себя самого, он рассмеялся своей безнадежной глупости. Изгримнур ревел и стонал от хохота, пока по его щекам, розовым от неумелого бритья, не потекли слезы.

Грозовая погода окутала болота одеялом, влажным и давяще жарким. Тиамак чувствовал этот штормовой позыв: от его колючего дыхания зашевелились волосы на руках. Чего бы он только ни дал, чтобы гроза, наконец, разразилась, и выпал прохладный дождь! Мысли о каплях дождя, падающих на лицо и сгибающих мангровые деревья в роще, казались волшебным сном.

Тиамак со вздохом вытащил из воды свой шест, положил его поперек плоскодонки и потянулся, пытаясь расслабить мышцы спины. Он толкал лодку уже три дня и пережил две почти, бессонных ночи, полных тревоги: что ему делать? Если поехать в Кванитупул и остаться там, будет ли это предательством по отношению к соплеменникам? Смогут ли они когда-нибудь понять его долг по отношению к сухоземцам, по крайней мере, по отношению к некоторым из них?

Конечно, им этого не понять. Тиамак нахмурился и наклонился к кожаной фляге с водой: он сделал большой глоток, но прежде чем проглотить, с наслаждением задержал воду во рту. Его всегда считали странным. Если он не поедет в Наббан просить за свой народ герцога Бенигариса, он окажется просто странным предателем. И с ним будет покончено, по крайней мере в глазах старейшин.

Он снял платок с головы и макнул его в воду за бортом, затем снова положил на голову. Благословенно прохладная вода закапала на лицо и шею. Яркие длиннохвостые птицы усаживались на ветки над головой и на мгновение прекращали щебет, когда отдаленный грохот прокатывался над болотом. Сердце Тиамака забилось сильнее.

О Ты, Всегда Ступающий по Пескам! Пусть быстрее придет гроза!

Его лодка замедлила ход, когда он перестал работать шестом. Теперь корму начало постепенно выносить на середину течения, разворачивая его лицом к берегу, вернее к тому, что было бы берегом, если бы эта река текла между берегов. Здесь, во Вранне, это означало лишь купы мангров, чьи корни задерживали немного песка, которого едва хватало для роста и процветания деревьев. Тиамак смиренно вздохнул и снова опустил шест в воду, выпрямил лодку и протолкнул ее через плотные заросли лилий, которые хватались за днище, подобно пальцам утопающих. До Кванитупула плыть еще несколько дней, и то, если буря, которую он призывал, не повлечет за собой больших ветров, способных вырвать деревья с корнями и превратить эту часть Вранна в непроходимую ловушку из корней, стволов и сломанных веток.

О Ты, Всегда Ступающий по Пескам, пусть гроза будет освежающей, поправил он свою молитву, но не сильной!

На сердце у него было невыносимо тяжело. Как выбрать между этих двух ужасных возможностей? Он может добраться до Кванитупула, прежде чем решит, остаться ли там в соответствии с указанием Моргенса, или отправляться в Наббан, как того требуют Старый Могахиб и другие. Он постарался утешиться этой мыслью, но в то же время усомнился, не подобно ли это тому, как позволяют загаситься ране вместо того, чтобы, сжав зубы, вычистить ее и дать ей зажить?

Тиамак подумал о своей матери, которая провела всю жизнь на коленях перед очагом, размалывая зерно, работая с предрассветного часа до того времени, когда ночью наступала пора вползать в гамак. Он не питал особого уважения к старейшинам поселка, но им вдруг овладел страх, что дух матери может наблюдать за ним. Она никогда бы не поняла, как ее сын может пренебречь своим народом ради чужеземцев. Она бы хотела, чтобы он отправился в Наббан. «Сначала послужи своему собственному народу, потом выполни дело личной чести», — вот что сказала бы его мать.

Мысли о ней все прояснили. Он прежде всего вранн: ничто не в силах изменить этого. Он должен ехать в Наббан. Моргенс, этот добрый старик, понял бы его мотивы. Потом, выполнив обязательства перед своим народом, он вернется в Кванитупул, как его просят сухопутные друзья.

Это решение сняло часть груза с его души. Он решил, что может даже остановиться и попробовать поймать какую-нибудь дичь на обед. Он нагнулся и подергал леску, которая тянулась за лодкой. Она показалась легкой: притянув ее поближе, он обнаружил, что наживка опять съедена, но пообедавший за его счет не подумал задержаться, чтобы выразить благодарность. Хоть крючок оставил, и то хорошо. Металлические крючки были чрезвычайно дороги: он заплатил за этот целым днем работы в качестве переводчика на рынке в Кванитупуле. В следующем месяце он обнаружил там же на рынке пергамент с именем Ниссеса и снова расплатился заработком за целый день. Две дорогие покупки. Рыболовный крючок оказался действительно намного меньше, чем те, которые ему удавалось вырезать из кости и которые обычно ломались при первом же усилии. Пергамент Ниссеса — он похлопал по непромокаемому пакету, — бесценное сокровище, если он не ошибается насчет его происхождения. Неплохой результат двухдневной работы на рынке.

Тиамак втянул леску, аккуратно смотав, и направил лодку к зарослям мангров. Он осторожно орудовал шестом, подождав, когда мангровые корни уступят место короткой полоске топкой грязи, заросшей качающимся тростником. Подведя лодку как можно ближе к краю стремнины, он вытащил из-за пояса нож, вонзил его в мокрую почву и вытащил на поверхность подходящую наживку. Наживив крючок, он снова забросил его в воду, чтобы леска тянулась за лодочной кормой. Когда он снова попал в середину потока, в отдалении прогремел гром. Он показался более далеким, чем предыдущий раскат. Тиамак грустно качнул головой. Гроза явно не спешила.

Уже к вечеру он выплыл из нависающей над водой гущи мангровых зарослей и снова оказался на ярком солнце. Здесь стремнина была шире и глубже. Море тростника тянулось до самого горизонта, совершенно неподвижное в гнетущей духоте. Небо было серым от грозовых туч, но солнце ярко светило из-за них, и на сердце у Тиамака стало легче. Взлетел ибис, медленно хлопая белыми крыльями, уселся на тростинку невдалеке. К югу, через мили топей и болот, можно было различить темную полоску Наскадских гор. К западу, невидимое за бесконечными зарослями тростинка и мангров, лежало море.

Тиамак рассеянно работал шестом, на время увлеченный мыслью об изменении, которое он должен будет внести в свою важную научную работу — пересмотр труда под названием «Совранские лекарства целителей Вранна». Он внезапно понял, что сама форма камыша может иметь отношение к его использованию луговыми тритингами для приготовления любовного напитка, и уже обдумывал сноску, в которой предполагал деликатно предложить наличие этой взаимосвязи, когда вдруг ощутил за спиной какую-то вибрацию. Он удивленно обернулся и увидел, что леска натянута, как струна лютни.

Сначала ему показалось, что она зацепилась за корягу, потому что напряжение передалось даже корме лодки, но наклонившись, он различил что-то серебристо-серое, всплывшее на миг на поверхность и снова нырнувшее под воду. Рыба! Длиной с его руку от кисти до плеча! Он испустил восторженный вопль и стал тянуть леску. Ему показалось, что это серебряное чудо выпрыгнуло из воды. На долю секунды один бледный блестящий плавник сверкнул над водой, но затем исчез под лодкой, крепко натянув леску. Рыба была сильная. Ему вдруг представилось, что леска лопается и его двухдневный обед уплывает, и Тиамак похолодел от ужаса. Он слегка отпустил леску. Он даст рыбе израсходовать силы, а потом не торопясь подтянет ее. Тем временем он станет присматривать сухое местечко для костра. Рыбу можно будет завернуть в листья, и, конечно, где-нибудь поблизости растет подходящая приправа… Он мысленно даже вкусил заманчивого блюда. Жара, медлящая гроза, его предательство по отношению к Моргенсу (как он все еще рассматривал свое решение) — все отошло на задний план перед манящей перспективой вкусной еды. Он снова потрогал леску, радуясь ее постоянному сильному натяжению. Ведь он уже несколько недель не пробовал свежей рыбы.