Ида Верде, которой нет - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Шумяцкая, Марина Друбецкая cтр.№ 22

— Съемка хорошая, — неопределенно сказал он. — Она в архиве сейчас. Как-нибудь я вам покажу. Так придете на занятия?

Она кивнула и, встав, протянула ему холодную ладонь.

Он дотронулся до пальцев.

Словно обжегшись, они одновременно отдернули руки друг от друга.

Всем знакомым и некоторым незнакомым — наугад по адресной книге — Пальмин разослал приглашения на «Чарльстон». В приглашениях просмотр с последующим представлением значился как «фильмовый концерт с кусающимися часами, битвой пельменей и еженедельным обзором Вселенной».

Премьеру Пальмин решил провести в только что открытом клубе архитекторов — любопытном сооружении, недавно отстроенном по эскизу знаменитого Родченко кем-то из молодых архитекторов-функционалистов. Новое московское чудо: пять стеклянных коробок с металлическими гранями, поставленных одна на другую. Москвичи тут же дали дому прозвище «Стеклянный чемодан».

Народу в «Чемодане» собралось немало.

С устройством вечеринки Дмитрий Дмитрич совершенно, как он выражался, запыхался. Помощников не терпел, а сам начинал все путать и плутать, как только из мира фантазии перебирался в мир реальный. Специально сочиненные им икорные закуски в виде маленьких часиков были напрочь испорчены нерадивым поваром. Для задуманного парада коктейлей не хватало как минимум двух сотен фужеров, к тому же «служитель алкогольной музы», присланный соседним питейным заведением, оказался крайне нерасторопным и больше болтал языком о «сочинении коньяк-романов и шампань-новелл», чем разливал.

Пальмину виделась одна картина, а получилось… то, что получилось.

Он готов был расстроиться.

Мало веры было и в киномеханика, который после пробного просмотра воспылал личной ненавистью к фильму и что-то гнусавил про неправильную перфорацию пленки.

Рунич еще не появлялся.

Лозинский мелькнул на лестнице первого этажа — той самой лестнице Родченко-Лисицкого, которая обрывалась на семнадцатой ступеньке посреди залы, никуда не ведя, — и исчез.

Примчались после спектакля знакомые актеры кукольного театра и развернули «шоу официантов»: трое превратились в кукловодов, и коктейли полетели к гостям из рук танцующих и поющих марионеток, а две девицы украсили себя горжетками из живых кошек, чем тоже умножили кутерьму.

Лозинский покрутился в толпе и уехал.

Ну не чувствовал он себя здесь своим. Ну не понимал, где пышет глупость, а где искрится оригинальность. Слишком все лукаво для него. В этой компании он как будто терял слух и уже не был уверен в своем вестибулярном аппарате. И потом — он очень не любил кошек. Их пристальный взгляд. Если поблизости оказывалась кошка, она умудрялась в самый неожиданный момент прыгнуть к нему на плечо или колени и замирала, прижавшись дурной инопланетной плотью.

— Гадость! — пробормотал Лозинский, криво улыбнувшись актерке-официантке.

Открылись двери залы — гости двинулись туда, а Лозинский прошмыгнул к выходу. В конце концов, к фильме он имеет опосредованное отношение.

Рунич вошел, когда в зале погасили свет.

Смешно сказать: до этого момента он бывал в фильмовой зале лишь однажды. И, помнится, вышел, сопереживая врачу, обслуживающему актеров: те все время падали, весь хлам мирской от колонн до утюгов, кастрюль, тортов валился на них, и вкупе это являло странный вид бокса с неодушевленными предметами. Безумное спортсменство. В мелодрамах джентльмены валились наземь, на колени, а дамы обвивали стулья на манер гниющей болотной травы.

Рунич прошел вдоль стены к экрану и, заметив небольшую нишу в стене, шагнул в нее. Здесь, пожалуй, удобно: виден и экран, и лица. Лица зрителей в неверном освещении экрана теряли объем, казались масками, на которых зависало то одно, то другое выражение. Недоумение. Прищур недоверия. Улыбка удивления. Гримасы, не соединенные единым чувством.

Жемчужно-серый окрас экрана Руничу нравился. В абрисе некоторых кадров — далеко не всех, далеко не всех — он признавал гениальность, разглядеть которую, впрочем, доступно лишь тем, чей взгляд поистине свободен. Струящийся по грустной улице циферблат — необыкновенное зрелище. То, что не может существовать в материальном мире. Фонарь на тротуаре, казавшийся в декорациях грязной палкой, завистливо склоняет стеклянную голову к цифре «три» на животе часов, и тройка стекает в помойную щель. И наконец во весь экран — ботинки, к подошве которых подкатывает волна Времени.

— Браво! — раздался в зале одинокий вскрик. Как выдох.

— Браво? — с вопросительной интонацией переспросил кто-то с первого ряда.

— Но это не кино, господа! — отозвался баритон из середины залы.

— А для вас только парижский жанр кино! — хмыкнул скользкий голосок из задних рядов.

В зале оживленно заверещали:

— Давайте смотреть покадрово! Пусть дирижер кинопроекционной делает паузы!

— Ступайте миловаться с дирижером в залу филармонии! Здесь фильмовая зала, и изображение должно двигаться поступательно. И где, позвольте, сюжет?! Пусть художники рисуют картины, а фильмоделы снимают на пленку людей!

— Да где вы видели в этом городе людей! Тени, забытые мраком! Мясо, залитое лаком! — Юноша из первого ряда лез на сцену, размахивая белым платком. Двое других тащили его обратно.

— Булки, набитые маком! Вопли, запитые таком! — разошлась некая матрона.

Скандал легко, с полоборота завелся, взлетел над зрительной залой и весело, как стая весенних птиц, носился из угла в угол.

На экране рысь прыгнула через горящий циферблат почти незамеченной.

Из проекционной будки потянуло запахом гари, и в залу через окошко в стене повалил дымок. Изображение на экране прогнулось внутрь и съежилось.

— Дырка в космосе! Дыра, которая съест нас всех! — визжала матрона.

— Пожар, господа! Пожар! — басили мужские голоса.

Хлопнула пробка от шампанского. Фонтан брызг взметнулся над головами.

На белом экране расплывались обугленные круги.

Зрители, кто хохоча, кто ругаясь, рвались к выходу.

Рунич искал глазами Пальмина. Тот помогал девушкам перескакивать через кресла: подавал руку, подхватывал, меланхолично улыбался и, кажется, совсем не был расстроен.

Сквозь толпу Рунич двинулся к нему.

— Дмитрий Дмитрич, преклоняюсь, — произнес он, и вместе они подхватили дородную тетеху, пытавшуюся преодолеть затор в толпе.

Пальмин в ответ понимающе хмыкнул, дескать: «Согласен. Состоялось».

На следующее утро газеты писали, что на премьере был продемонстрирован прекрасный балаган.

Рунич купил несколько изданий и притормозил около кофейного киоска, чтобы просмотреть страницы.